Стихотворения и поэмы. Дневник

Созвали семинар – проникнуть в злобу дня,
а тут и без него говеют не во благе.
Заезжего ума пустует западня:
не дался день-злодей ловушке и облаве.

Двунадесять язык в Иванове сошлись

и с ними мой и свой, тринадцатый, злосчастный.
Весь в Уводь не изыдь, со злобой не созлись,
Ивановичей род, в хмельную ночь зачатый.

А ежели кто трезв – отымет и отъест

судьбы деликатес, весь диалект – про импорт.
Питают мать-отец плаксивый диатез
тех, кто, возмыв из детств, убьет, но и повымрет.

Забавится дитя: пешком под стол пойдя,

уже удавку вьет для Жучки и для Васьки.
Ко мне: «Почто зверям суёшь еды-питья?» —
«Аз есмь родня зверья, а вы мне – не свояси».

Перечу языку – порочному сынку

порушенных пород и пагубного чтива.
Потылицу чешу, возглавицей реку
то, что под ней держу в ночи для опочива.

Захаживал Иван, внимал моим словам,

поддакивал, кивал: «Душа твоя – Таврида.
Что делаешь-творишь?» – «Творю тебе стакан». —
«Старинно говоришь. Скажи: что есть творило?» —

«Тебя за речь твою прииму ко двору.

Стучись – я отворю. Отверстый ход – творило». —
«В заочье для чего слывешь за татарву?» —
«Заочье не болит, когда тавром тавримо».

Ой, город-городок, ой, говор-говорок:

прядильный монотон и матерок предельный —
в ооканье вовлёк и округлил роток,
опутал, обволок, в мое ушко продетый.

У нас труба коптит превыспренную синь

и ненависть когтит промеж родни простенок.
Мы знаем: стыдно пить, и даже в сырь и стынь
мы сикера не пьем, обходимся проствейном.

Окликнул семинар: «Куда идешь, Иван?» —

«На Кубу, семинар, всё наше устремленье».
Дивится семинар столь дальним именам.
(На Кубу – в магазин, за грань, за вод струенье.)

Раздолье для невест – без петуха насест,

а робятишки есть, при маме и во маме.
Ест поедом тоска, потом молва доест.
Чтоб не скучать – девчат черпнули во Вьетнаме.

Четыреста живых и чужеродных чад

усилили вдовства и девства многолюдность.
Улыбки их дрожат, потёмки душ – молчат.
Субтропиков здесь нет, зато сугуба лютость.

Смуглы, а не рябы, робки, а не грубы,

за малые рубли великими глазами
их страх глядит на нас – так, говорят, грибы
глядят, когда едят их едоки в Рязани.

Направил семинар свой променад в сельмаг,

проверил провиант – не сныть и не мякину.
Бахвалился Иван: «Не пуст сусек-сервант.
Полпяди есть во лбу – читай телемахину».

За словом не полез – зачем и лезть в карман?

«Рацеей, – объяснял, – упитана Расея.
Мы к лишним вообче бесчувственны кормам.
Нам коло-грядский жук оставил часть растенья».

Залётный семинар пасет нас от беды:

де, буйствует вино, как паводок апрельский.
Иван сказал: «Вино отлично от воды,
но смысл сего не здесь, а в Кане Галилейской».

От Иоанна – нам есть наущенье уст,

и слышимо во мглах: «Восстав, сойдем отсюду».
Путина – нет пути. То плачу, то смеюсь,
то ростепель терплю, то новую остуду.

«Эй, ты куда, Иван?» – «На Кубу, брат-мадам.

А ты?» – «Да по следам твоим, чрез половодье». —
«Держися за меня! Пройдемся по водам!»
И то: пора всплакнуть по певчем по Володе.

Ивану говорю по поводу вина:

«Нам отворенный ход – творило, хоть – травило».
Ответствует: «Хвалю! Ой, девка, ой, умна!
А я-то помышлял про кофе растворимо…»

Март 1986

Иваново