– Скучаете в своей глуши? – Возможно льзанятьем скушным называть апрель?Всё сущее, свой вид и род возмножив,с утра в трудах, как дружная артель.Изменник-ум твердит: «Весной я болен», —а сам здоров, и всё ему смешно,когда иду подглядывать за полем:что за ночь в нём произошло-взошло.Во всякий день – новёхонький, почетныйгость маленький выходит из земли.И, как всегда, мой верный, мой Пачёвский,лишь рассветет – появится из мглы.– Он, что же, граф? Должно быть, из поляков?– Нет, здешний он, и мной за то любим,что до ничтожных титулов не лаком,хотя уж он-то – не простолюдин.– Из столбовых дворян? – Вот это ближе. —Так весел мой и непомерен смех:не нагляжусь сквозь брызнувшие бликина белый мой, на семицветный свет.– Он, видите ли… не могу! – Да полносмеяться Вам. Пачёвский – кто такой?– Изгой и вместе вседержитель поля,он вхож и в небо. Он – Пачёвский мой.– Но кто же он? Ваши слова окольны.Не так уж здрав Ваш бедный ум весной.– Да Вы-то кто? Зачем так бестолковы?А вот и сам он – столб Пачёвский мой.Так много раз, что сбились мы со счёта,мой промельк в поле он имел в виду.Коль повелит – я поверну в Пачёво.Пропустит если – в Паршино иду.Особенно зимою, при метели,люблю его заполучить привет,иль в час, когда две наших сирых тенив союз печальный сводит лунный свет.Чтоб вдруг не смыл меня прибой вселенной(здесь крут обрыв, с которого легкоупасть в созвездья), мой Пачёвский верныйниспослан мне, и время продлено.Строки моей потатчик и попутчик,к нему приникших пауз властелин,он ждет меня, и бездна не получитменя, покуда мы вдвоём стоим.24—29 апреля 1983Таруса