Стихотворения и поэмы. Дневник

Под горой – дом-горюн, дом-горыныч живет,
от соседства-родства упасенный отшибом.
Лишь увидела дом – я подумала: вот
обиталище надобных снов и ошибок.

В его главном окне обитает вода,

назовем ее Ладогой с малой натяжкой.
Не видна, но Полярная светит звезда
в потайное окно, притесненное чащей.

В эти створки гляжу, как в чужой амулет

иль в укрытие слизня, что сглазу не сносит.
Склон горы, опрокинувшись и обомлев,
дышит жабрами щелей и бронхами сосен.

Дом причастен воде и присвоен горой.

Помыкают им в очередь волны и камни.
Понукаемы сдвоенной белой зарей
преклоненье хребта и хвоста пресмыканье.

Я люблю, что его чешуя зелена.

И ночному прохожему видно с дороги,
как черемухи призрак стоит у окна
и окна выражение потусторонне.

Дому придан будильник. Когда горизонт

расплывется и марля от крыльев злотворных
добавляет туману, – пугающий звон
издает заточенный в пластмассу затворник.

Дребезжит самовольный перпетуум-плач.

Ветвь черемухи – большего выпуклый образ.
Второгодник, устав от земных неудач,
так же тупо и пристально смотрит на глобус.

Полночь – вот вопросительной ветви триумф.

И незримый наставник следит с порицаньем.
О решенье задачи сносился мой ум.
Вид пособья наглядного непроницаем.

Скудость темени – свалка пустот и чернот.

Необщительность тайны меня одолеет.
О, узреть бы под утро прозрачный чертог
вместо зыбкого хаоса, как Менделеев.

Я измучилась на белонощном посту,

и черемуха перенасыщена мною.
Я, под панцирем дома, во мхи уползу
и лицо оплесну неразгаданной мглою.

Покосившись на странность занятий моих,

на работу идет непроснувшийся малый.
Он не знает, что грустно любим в этот миг
изнуренным окном, перевязанным марлей.

Кто прощает висок, не познавший основ?

Кто смешливый и ласковый смотрит из близи?
И колышется сон… убаюканный сон…
сон-аргентум в отчетливой отчей таблице.

11—12 июня 1985

Сортавала

«Я – лишь горы моей подножье…»