Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Каково же было удивление Зенеди, когда, выйдя за город, он увидел, что на всем протяжении дороги, куда только достигал взгляд, виднелись группы нефтяников, медленно шагавших в облаках пыли. Эти не ждали окончания «хвалы божьей», а торопились, чтобы заполучить хоть какую-нибудь работу. У каждого была грязная полотняная сумка, где лежал кусок хлеба; у некоторых торчали из сумок зеленые стебли молодого лука. Бенедя вначале молча обгонял этих людей и шел один. Но вскоре ему стало скучно и тоскливо идти одному. Солнце жгло высушенную и потрескавшуюся землю. Хотя май был уже на исходе, но по хлебам в поле это никак не было заметно. Овсы, едва взойдя, завяли без дождя и полегли на землю. Озимая рожь поднялась немного над землей, но так и осталась в трубках и не колосилась, хотя для этого было самое время. Яровые и картошка еще и не взошли: земля, покрывшаяся коркой и выжженная солнцем, не давала посевам никакой влаги. Уныние охватывало, лишь взглянешь на поле. Только крапива и репейник, рано проросшие и пустившие глубже в землю свои извилистые корни, буйно разрастались. А солнце все жгло и палило; тучи, будто смеясь над бедными нефтяниками, всё надвигались к вечеру, а затем, не уронив ни капли дождя, растаяли к ночи.

В селах, через которые проходили рабочие, их встречали люди, такие же печальные и черные, как сама земля. Не слышно было обычных воскресных шуток и смеха на околицах. Пожилые крестьяне глядели то на поле, то на небо с каким-то упреком, а затем в отчаянии беспомощно опускали руки. Бенедя, весь облитый потом и покрытый пылью, с тяжелым сердцем глядел на эти бедные селенья, которые уже теперь умирали с голоду и ожидали еще более тяжелых дней в будущем.

— Обрати, господи, милосердие свое на мир христианский! — долетали до Бенеди почти с каждого двора тяжкие молитвы крестьян. А желтоватое небо глядело на них, солнце жгло, как назло, и облака, тонкие, белесые и прозрачные, лениво тянулись с запада.

Тяжело и тоскливо было Бенеде идти одному среди этого убожества. Он присоединился к группе нефтяников.

— Куда бог несет? — спросили они Бенедю после обычных приветствий.

— Туда же, куда и вас, — ответил Бенедя.

— Но вы не в шахты?

— Нет, я каменщик.

— Так, может быть, поблизости будет что-нибудь новое строиться?

— Как же, я уже нанят. Здесь вот этот… Гаммершляг будет строить новую…

Бенедя запнулся. Он не верил в паровую мельницу Леона и прежде, но теперь, разговаривая с рабочими, он невольно почувствовал, что сказал бы несусветную глупость, если бы рассказал им про паровую мельницу.

— … новый нефтяной завод, — докончил он.

— Ну, благодарение господу! Значит, хоть немного прибавится работы, — сказал один нефтяник. — Может быть, кто-нибудь там и пристроится.

— Разве в шахтах нет работы? — спросил Бенедя.

— Эх, почему бы не быть? — ответил нефтяник и махнул рукой. — Да что нам с того, если платят столько, что и прожить нельзя? Гляньте, сколько народу идет, а ведь это только какая-нибудь сотая доля! Год тяжелый, а теперь еще, смотрите, наказанье божье! Май, а печет так, как во время жатвы. Дождя нет.

Думаете, голода не будет? Куда же людям податься? Кто еще чувствует в себе силы, тот сюда тащится, чтобы хоть сколько-нибудь заработать. Ну, а для хозяев это праздник. Рабочих привалило, сейчас же плату снижают. Вот и получается: работай за гроши, а не хочешь — сейчас же десять на твое место станут. Думаете, не станут? Посмотрите рано утром на улицу: людей, как травы, все работы ищут. Половину, может быть, наймут, а остальные либо домой возвращаются с пустыми руками, либо перебиваются кое как со дня на день: где воды принесут, дров нарубят или еще что, лишь бы кусок хлеба или ложку похлебки добыть. Вот горе-то какое в нашем Бориславе!

В разговор вмешались другие рабочие. Рассказ их товарища о бориславском горе задел всех за больное место. Каждый нашел что-нибудь добавить, и перед Бенедей вдруг встала страшная картина человеческой нужды и угнетения. Он издавна привык слышать, что в Бориславе работа опасная, но зато оплачивается очень хорошо. Правда, жалкий вид нефтяников, которые сотнями сидели каждое воскресенье возле дрогобычской церкви, наводил его на мысль, что здесь, видно, что-то не так с этим хваленым заработком, но никогда он не имел случая достоверно в том убедиться. Только теперь "рассказ рабочих сразу раскрыл ему всю правду. Тяжелое, безотрадное положение такой огромной массы людей поразило его так сильно, что он шел, как оглушенный, и ни о чем другом не мог думать.

«Неужто это правда? Может ли это быть?» спрашивал он себя. Конечно, и он видел горе на своем веку, и он изведал нужду и голод, гнет, произвол и безработицу. Но все-таки до такой степени падения и нищеты, о которых рассказывали рабочие, ни один ремесленник в городе не доходил.