Стихотворения, не включавшиеся в авторские сборники

Порой вставая, как упрек жестокий,

И в модном зале, и в ночной тиши!

30 апреля 1918

«Парки бабье лепетанье…»

Парки бабье лепетанье

Жутко в чуткой тишине…

Что оно пророчит мне —

Горечь? милость? испытанье?

Темных звуков нарастанье

Смысла грозного полно.

Чу! жужжит веретено,

Вьет кудель седая пряха…

Скоро ль нить мою с размаха

Ей обрезать суждено!

Спящей ночи трепетанье

Слуху внятно… Вся в огне,

Бредит ночь в тревожном сне.

Иль ей грезится свиданье,

С лаской острой, как страданье,

С мукой пьяной, как вино?

Все, чего мне не дано!

Ветви в томности трепещут,

Звуки страстным светом блещут,

Жгут в реке лучами дно.

Ночь! зачем глухой истомой

Ты тревожишь мой покой?

Я давно сжился с тоской.

Как бродяга в край искомый,

Я вошел в наш мир знакомый,

Память бедствий сохрани.

В шумах суетного дня

Я брожу, с холодным взглядом,

И со мной играет рядом

Жизни мышья беготня.

Я иду в толпе, ведомый

Чьей-то гибельной рукой,—

Как же в плотный круг мирской

Входит призрак невесомый?

Знаю: как сухой соломой

Торжествует вихрь огня,

Так, сжигая и казня,

Вспыхнет в думах жажда страсти…

Ночь! ты спишь! но чарой власти

Что тревожишь ты меня!

1918

ТОМНЫЕ ГРЕЗЫ Вариация

Томно спали грезы;

Дали темны были;

Сказки тени, розы,

В ласке лени, стыли.

Сказки лени спали;

Розы были темны;

Стыли грезы дали,

В ласке лени, томны.

Стыли дали сказки;

Были розы-тени

Томны, темны… В ласке

Спали грезы лени.

В ласке стыли розы;

Тени, темны, спали…

Были томны дали,—

Сказки лени, грезы!

Тени розы, томны,

Стали… Сказки были,

В ласке, — грезы! Стыли

Дали лени, темны.

Спали грезы лени…

Стыли дали, тени…

Темны, томны, в ласке,

Были розы сказки!

1918

«Ночное небо даль ревниво сжало…»

Ночное небо даль ревниво сжало,

Но разубрался в звездах небосклон.

Что днем влекло, томило, угрожало,

Слилось меж теней в монотонный сон.

Иные ночи помню. Страсти жало

Вздох исторгало трепетный, как стон;

Восторг любви язвил, как сталь кинжала,

И был, как ночь, глубок и светел он!

О почему бесцветно-тусклы ночи?

Мир постарел, мои ль устали очи?

Я онемел, иль мир, все спевший, нем?

Для каждого свои есть в жизни луны,

Мы, в свой черед, все обрываем струны

На наших лирах и молчим затем.

1918

СОНЕТ

Отточенный булат — луч рдяного заката!

Твоя игрушка, Рок, — прозрачный серп луны!

Но иногда в клинок — из серебра и злата

Судьба вливает яд: пленительные сны!

Чудесен женский взгляд — в час грез и аромата,

Когда покой глубок. Чудесен сон весны!

Но он порой жесток — и мы им пленены:

За ним таится ад — навеки, без возврата.

Прекрасен нежный зов — под ропот нежный струй,

Есть в сочетаньи слов — как будто поцелуй,

Залог предвечных числ — влечет творить поэта!

Но и певучий стих — твой раб всегдашний, Страсть,

Порой в словах своих — певец находит власть:

Скрывает тайный смысл — в полустихах сонета.

1918

ОКТАВЫ

I

Вот я опять поставлен на эстраде

Как аппарат для выделки стихов.

Как тяжкий груз, влачится в прошлом сзади

Бессчетный ряд мной сочиненных строф.

Что ж, как звено к звену, я в длинном ряде

Прибавить строфы новые готов.

А речь моя привычная лукаво

Сама собой слагается октавой.

II

Но чуть стихи раздались в тишине,

Я чувствую, в душе растет отвага.

Ведь рифмы и слова подвластны мне,

Как духи элементов — зову мага.

В земле, в воде, в эфире и в огне

Он заклинает их волшебной шпагой.

Так, круг магический замкнув, и я

Зову слова из бездн небытия.

III

Сюда, слова! Слетайтесь к кругу темы.

Она, быть может, не совсем нова.

Любовь не раз изображали все мы,

Исчерпав все возможные слова.

Но я люблю не — новые проблемы!

Узор тем ярче, чем бледней канва.

Благодарю тот парадокс, который

Мне подсказал затейные узоры.

IV

И вот во мгле, лучом озарена,

Встает картина: девушка поникла

Над милым маленьким письмом; она

В него вникать за эти дни привыкла.

Сидит задумчива, бледна, грустна,

Пред ней проходят все виденья цикла

Ее скорбей — и первый поцелуй,

Во тьме ветвей, как говор близких струй.

V

И первый вечер жгучей страстной встречи,

Тот страшный час, где двое лишь одно,

Когда бессвязны и безумны речи

И души словно падают на дно.

Упали вольно волоса на плечи,

И хочется, чтоб стало вдруг темно,

И нет стыда, а только трепет счастья

Впервые познанного сладострастья.

VI

Потом — письмо, и этот поздний час,

Когда она сидит одна в томленьи,

Давно известен и не нов рассказ!

Но вдумайтесь в жестокое значенье

Привычных образов, знакомых фраз!

Жизнь каждого — одни и те же звенья.

Но то, что просто в ряде слов звучит,

В действительности жизнь, как яд, мертвит.

VII

Что просто — странно! — этого завета

Не забывайте! он — жестоко прав!

Мне ж пусть концом послужит правда эта!

Составил я покорно шесть октав,

Теперь седьмая — мной почти допета,

Я, эту форму старую избрав,

Сказал, что по канве узоры вышью,

И нитку рву на узелок двустишью!

<1918>

«В тихом блеске дремлет леска…»

В тихом блеске дремлет леска;

Всплеск воды — как милый смех;

Где-то рядом, где-то близко

Свищет дрозд про нас самих.

Вечер свеж — живая ласка!

Ветра — сладостен размах!

Сколько света! сколько лоска!

Нежны травы, мягок мох…

Над рекой — девичья блузка,

Взлет стрекоз и ярких мух…

Волшебство — весь мир окрестный;