Вот прочь из города он вышел,Из тесных стен на вольный воздух, Как из тюрьмы освободившись,Пошел, вдыхая воздух вольный. Наиценнейший дар господень,От коего и ноги крепнут,И крылья духа вырастают.И на ходу он оглянулся,А город был уже далеко,Дома один с другим сливались,И поглотил наполовину Туман коричневые башни,И, как пчелиное жужжанье,Шум толп из города донесся.И подбодрял себя подросток:«О, дальше, дальше, чтоб не слышать Тот шум и ничего не видеть,Чтоб позабылось все, что было В той жизни, если только жизнью Все то, что было, звать возможно!» Как будто бы кнутом гонимый,Бежал Сильвестр. И город скрылся,И лишь тогда, в бескрайной дали,Он ощутил себя свободным.«Свободен я! – вскричал подросток.- Свободен я!» Ни слова больше Не мог он вымолвить, но слезы Об этом чувстве говорили Красноречивее, чем речи.О, что за чувства, что за мысли, Когда впервой почуешь волю!Все дальше, дальше шел подросток, Туда, куда влечет природа,И с величайшим удивленьемГлядел он на леса, и горы,И на луга, и на равнины,-На все, что открывалось взору.И все это казалось новым.Впервые видел он природу В ее красе.И жадный взорБлуждал в зеленых дебрях леса И по вершинам дальних гор,Где шум ручья звучит, как гром,А гром звучит, как будто грохот Во время Страшного суда…И возвращался взор тогда К безмолвным низменностям пушты, Где тихие ручьи блуждают И кажется великим шумом Жуков чуть слышное жужжанье. Повсюду побывал подросток И восхищенными глазами Все обошел. И вот, охвачен Священным чувством восхищенья,Он опустился на колени.И господу взмолился так:«Господь! Тебя я обожаю!Теперь я знаю, кто ты! Часто Слыхал твое святое имя И сам твердил я имя это,Не ведая его значенья.Но вот Великая Природа Твое величье объяснила.Теперь я знаю – кто ты! Славься, Господь, вовеки!»Куда б он ни взглянул – повсюду Он видел чудную природу.Но также видел он, скитаясь:Везде несчастен человек,Везде нужда и злодеянья Его гнетут! Везде, всегда!И убедился юный путник,Что все ж не самый он несчастный Среди людей,И было больноПонять, что есть на свете люди,И большей жалости достойны, Чем он. И собственная скорбь Все меньше делалась, покуда Не позабыл о ней он вовсе И ощущать ее не стал.И, чуя лишь чужие беды, Сильвестр чело склонил на камни И зарыдал.