Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля

Казалось, самую способность мыслить растаптывал этот звенящий шаг, а барабанная дробь вновь рождала то самое чувство, что влекло меня к чеканному строевому шагу и к полному слиянию с людьми. Пасть от пули, бросаясь в атаку, заслужить геройскую славу, — насколько это лучше жалкой смерти в одиночку. Барабаны звали к прекрасной, священной смерти на людях. Открывалась возможность самому приблизить неминуемое, вместо того чтобы тянуть лямку долголетнего существования в мещанской скуке, больше похожего на медленное, мучительное угасание, чем на жизнь.

Короткая команда. Неожиданно, на середине такта, музыка оборвалась. Воцарилась необычная тишина. Такая тишина, что было слышно легкое потрескивание факелов, и плач ребенка особенно громко разнесся по площади.

Все стояли, затаив дыхание. Со всеми вместе затаил дыхание и я. Я не решался в этой тишине повернуть голову. Мне казалось, что становится все тише, словно одна тишина наслаивалась на другую. Я никогда не думал, что на переполненной людьми площади может воцариться такая бездыханная тишина. Я невольно смотрел туда же, куда были устремлены взоры всех.

В просвет балконной двери вступила тень… Король подошел к перилам. Совсем тихо, точно откуда-то из-под земли, звучал военный оркестр, сопровождавший величественную бурю человеческих голосов, которые пели «Стражу на Рейне». Люди пели всем своим взбудораженным существом. Многие плакали. Женщины падали на колени. Вслед за другими и я снял шляпу. Непреодолимая сила двигала моей рукой. Я не знал, пою я или не пою. Затаил дыхание и все-таки услышал — пою. Почувствовал, как дрожь, охватившая Гартингера, передается мне. Францль так же, как я, переминался с ноги на ногу. Ему тоже стоило больших усилий устоять, не поддаться общему порыву.

Король заговорил. Неразборчивые обрывки слов рассеивались над площадью. Можно было снова надеть шляпу. Оцепенение, которое только что сковывало людей, прошло. Люди перешептывались.

Король кончил речь.

Снова взметнулась буря человеческих голосов:

«Германия, Германия превыше всего!»

Я не снял шляпы.

— Шляпу долой! — угрожающе зарычали на меня со всех сторон.

Гартингер наступил мне на ногу:

— Сейчас же сними шляпу! С ума сошел!

— Не желаю. И все тут.

— Вздор! — И Гартингер сдернул с меня шляпу.

* * *

Я завидовал Левенштейну, что он вот так, без дальних разговоров, может сесть в поезд и куда-то уехать, далеко — в Незнакомое, в Неизведанное, в Букстегуде!.. «Пустые мечты, — зло сказал я самому себе. — Так дешево ты у меня не отделаешься».

Уже когда поезд тронулся, Левенштейн протянул мне из окна книгу:

— Чуть не забыл. Бери скорее. Это Гёльдерлин.

— Нам с тобой по дороге, — сказал Гартингер, когда мы, проводив Левенштейна, направились домой. И опять — Пропилеи, Вилла Ленбаха, Луизенбадский бассейн — все тот же старый школьный маршрут.

Нам по дороге, нам по дороге.

В Луизенской школе были расквартированы солдаты. Мы замедлили шаги. Гартингер взял меня под руку.

— Впредь, пожалуйста, изволь снимать шляпу. Такими фокусами ничего не добьешься.

— Теперь я уже совсем ничего не понимаю. Этим ничего не добьешься, говоришь ты… А чем добьешься?

— Придет время, узнаешь. А пока возьми себя в руки и не разыгрывай невменяемого… Очень уж ты торопишься. Дай срок!

— Тебе хорошо говорить. Тебе не над чем раздумывать. Для тебя наперед все ясно и просто.