Удивительно простое судопроизводство, верно? Но это – хороший народ, поверьте мне. Правда, он порой ворчит, когда ему задают работу, которая, по выражению босяков,- «настоящая могила», и часто ругается при расчете; но он никогда не поднимет большого шума, например, против своего начальства, и тот, кто абсолютно прав, всегда его урезонит. «Суд» у них – для того, чтоб утихомиривать друг друга, а их «свод законов»… Да босяк и сам чувствует, что можно, а чего нельзя, если же и не знает,- например, что такой-то источник запрещается загрязнять,- то ему это разъясняется следующим образом: возле источника вбивается кол, к нему привязывается пук соломы и вешается палка с зарубками. Сколько зарубок, столько ударов или подзатыльников провинившемуся – и это понимают босяки всего мира.
Поселок, староста, суд, законы… Вы удивляетесь? Да, кроме школы и церкви, здесь есть почти все. Да и о школе уже подумывали. О школе подумывал инженер, который ежедневно слышит визг целой кучи детей перед своим домом, где как раз самое лучшее место для игр. Он думал: построишь здание, наймешь учителя, вычтешь у каждого рабочего.но два крейцера из гульдена, как это уже делается на лекарства и врача, сделаешь, одним словом, доброе дело – да так и не сделал ничего: у него много забот, и дети по-прежнему визжат под его окнами. Не боятся даже инженеровой Белянки, большой ньюфаундлендской суки: они боялись ее только в первые дни, а теперь с криком возятся в пыли вместе с собакой.
О церкви, конечно, не думал уже никто. Говорят, на свете семьдесят две с половиной религии, семьдесят два с половиной языка и семьдесят два с половиной племени человеческого, причем половинка эта – цыгане, а босякам не осталось ничего. Правда, босяки рассказывают друг другу священное предание, будто где-то в Румынии построили для них церковь – из сала,- но мыши сожрали ее за одну ночь. Увы! Не составляют босяки единого племени, и, следовательно, нет у них и единого языка! Говорят они на каком-то дочернем наречии старозвучного санскрита, несколько приукрашивая и обогащая его новыми меткими выражениями,- но до сих пор не доросли босяки до создания собственного жаргона, которому можно бы дать какое-нибудь роскошное и лестное название, как, например, «praeve liguant» («красивый язык») шведских цыган или «chochemer loschen» («язык мудрецов») немецких евреев.
Тем не менее, как уже сказано, здесь все как в большом поселке. Торговля процветает, «дома» покупаются и продаются походя. Общественных партий здесь столько же, как и в других местах, работы хватает, развлечений достаточно – дело дошло чуть ли не до основания увеселительных клубов. Вон группа итальянцев, они орут и играют в «мору»; там можно послушать рассказчика – чудесные, странные истории, полчаса назад он и сам бы им не поверил! Несколько поодаль еще один круг, и в центре его кто-то поучает, как наверняка выиграть в шестьдесят шесть; он вынул грязные карты и демонстрирует. Что же касается любви…
Босяк знает три вида супружества. Собственно, первого вида он почти не знает – ему и в голову не придет «ради розового куста покупать целое имение»; связать себя навеки – как бы не так! Второй вид «дикий», но прочный и верный: ради детей и по привычке. Третий вид – еще более дикий, его можно расторгнуть в пять минут. Босяк, собственно, очень любит жениться – хоть каждый месяц, или, по крайней мере, на каждом новом месте; ему нужен человек, который бы немного присматривал за ним и немного бы еще подрабатывал. Он женится не для любви, но и не для того, чтоб отдохнуть от любви. Любовь его похожа на ветвистый полип: каждая ветвь – самостоятельное целое. К босякам неприменимо правило, что «кто женится в первый раз, тому простительно, кто второй – тем восхищаешься, как героем, но кто в третий раз женится, пусть получит в наказание сто жен!» У босяка есть его «третий вид» супружества, а стало быть, пусть будет хотя бы и сотня жен…
Помолвка босяка не затягивается. На первом месте у него старое правило: «Я себя в обиду не дам, лучше обижу сам!» Красоты он не ищет. Лицо жены вовсе не должно быть «как ясная полная луна», от глаз не требуется, чтоб они были «мечтательны, как лилии», а волосы «черными, как рой пчел», грудь и бока – «как лоб слона», «речь «благоуханна, как фиалка»,-лишь бы женщина была, как в песне поется:
Красивая жена доставила бы много беспокойства. Не требует босяк и высоких душевных качеств,- ведь, в общем-то, хороша любая женщина, и лишь на самых верхних полочках человеческого общества водятся, говорят, эти «тонкие штучки» – хоть в добром, хоть в дурном смысле.