Стихотворения. Сенсации и замечания госпожи Курдюковой

Год спустя «Русский вестник» напечатал рецензию Н. А. Полевого, в которой он категорически отвергал толкование Шевырева и выдвинул свое понимание смысла поэмы: «Нам кажется так, что человек с умом и чувствами выпустил куклу и, стоя за нею, подсказывал ей свои заметки, которых нельзя назвать ни пародией, ни сатирой; лицо Курдюковой — лицо замечательное: оно принадлежит к клоунам или шутам Шекспира, к Иванушкам, Емелюшкам-дурачкам наших народных сказок». Перечисляя ряд стихотворений Мятлева, рецензент находит в них «собрание картин оригинальных, проявлений неподдельного гумора, образчик коих видите вы в Курдюковой».[52]

Сочувственную рецензию напечатала позднее и «Библиотека для чтения», соединив рецензию с некрологом: «Благоразумнейший из людей, он ставил честолюбие гораздо ниже каламбура, почитал первою потехою — жить честно, благородно, и первым делом смеяться безвредно над всем, начиная с самого себя, — кончил веселую книгу, и с последнею шуткою бросил перо и жизнь вместе, как вещи отныне впредь ненужные. Не шутите, прошу вас, над шутками — шутка самое серьезное дело на этом свете. Все важное пропадает; одна только шутка бессмертна... И, что ни говорите, «Курдюкова» принята Русью как национальная шутка, как родная, в высшей степени своя острота. «Курдюкова» останется на Руси народным творением: так хорошо в этой книге схвачена и выражена самая комическая черта нашей первозданной образованности... Доказательство того, что Мятлев, при всем пристрастии к самой легкой и пересмешливо-шутливой форме, одарен был истинно-поэтическою душою и сильно чувствовал прекрасное, служат эти свободные, добровольные, мгновенные переходы от потехи, карикатуры, шутки к трогательному и возвышенному».[53]

Пройдет меньше пятнадцати лет, и та же «Библиотека для чтения», которая так заступалась за Курдюкову, после выхода в свет первого полного собрания сочинений Мятлева в 1857 году совсем иначе отзовется о его поэме (правда, оказавшись в руках уже другого редактора — А. В Дружинина). В этот период, накануне шестидесятых годов, и поэзия Мятлева, и его поэма кажутся чем-то странным и нелепым, явлением, находящимся вне искусства.

«Что такое госпожа Курдюкова, — писал в своей статье В Водовозов, — есть ли это какой-нибудь тип? Есть ли в том представлении, которое слагается о ней из ее «сенсаций» и «замечаний», что-нибудь характеристическое, человеческое, наконец, даже правдоподобное. Решительно ничего; госпожа Курдюкова — химера, чудовище, что-то среднее между гимназистом третьего класса, помещицей и посадской бабой... Г-жа Курдюкова на каждом шагу останавливается и рассуждает о вещах, заставляющих предполагать в ней образования настолько же, насколько его было в самом авторе: она знает, что такое Ганза, читала Милота, Карамзина, намекает на отношение Новгорода к Московскому князю... Но необыкновенная ученость не мешает госпоже Курдюковой обнаруживать в своих впечатлениях и замечаниях невежество и дикость, свойственные деревенской бабе...»[54]

Критик вообще резко отзывается о некоторых принципах поэзии Мятлева, в частности отвергает «макаронический» стих. На этом основании он отвергает и одно из лучших сатирических стихотворений Мятлева «Сельское хозяйство», построенное как своеобразный диалог, в котором одна сторона говорит по-русски, другая — по-французски.

Как ясно из приведенных цитат, критиков смущала прежде всего раздвоенность героини-повествователя. Действительно, если рассматривать этот образ как слитный, связанный в некоем единстве, как цельный характер или как тип, то Курдюкова начинает казаться странно раздвоенной: она и умна, и образованна, и начитанна — и одновременно груба, тупа, невежественна.

Для ее характеристики у Мятлева есть два приема, повторяющихся из главы в главу. Каждую свою поездку в тот или иной город, в тот или иной дом она заканчивает упоминанием о том, что она голодна, и описанием меню ее обеда или ужина, и в каждой главе обязательно присутствует хвастливое и донельзя смешное описание туалетов, в которые она облачается на приемы, в гости, на званые вечера. Вот описание одного из обедов в главе о поездке по Швейцарии:

Но пора нам и к столу,
Чтоб не дожидались втуне
Нас обедать в Лаутербрунне.
Как пришли мы — на столе
Суп стоял. Ком в у вуле,
Есть минуты, есть и журы,
Где все прелести натуры
Променяешь на кусок
Буженины, на задок
Жареной простой пулярдки!
Инспирацьи

как ни жарки,А желудок не свой брат!

Это далеко не самое подробное из описаний меню ее обедов, завтраков и ужинов, по представляющее, так сказать, «теоретическое обоснование» этих описаний. Она на всем протяжении поэмы упоминает о еде и подробно, со вкусом и удовольствием, описывает, что было съедено, отличаясь при этом аппетитом Гаргантюа.