Стихотворения том 1 (СИ)

В том не виновны зрители-актёры…

Я тоже не глобальнее, чем прочие,

Мне тоже механизм перекурочили,

Не грею сам, не требую, чтоб грели,

Перегорев икрою у форели.

Такое время, мать его по вымени!

Забудешь скоро, как тебя по имени –

Или кликухой, или вниз по списку:

Да, был…да, есть…да, предъявляли иски…

А я давно живу-хожу отчитанным,

Не раздуваясь скулами пробритыми,

Я сам актёр, и что мне эти драмы,

Когда желанье нужно остограммить!

Потом с похмелья искренне поругивать

Правительство с бюджетными потугами:

Всю жизнь пахал, как снегоочиститель,

А вы мне кукиш при моём гастрите!

«»»»»»»»»»»»»»»»

В зелёный мир, как на разведку,

Я вышел в розовых пинетках,

Потом сменил их на сандалии,

Чтоб шествовать куда подалее.

Потом кроссовки и штиблеты,

А там и марш-броски в рассветы,

«Шрапнель», портянки с кирзачами

И суходрочие ночами.

Ах, не понять вам, не прошедшим

Три года по Земле без женщин,

Что значит быть раскрепощённым,

Забыв о бязевых кальсонах!

Крадётся время по ступеням

Земных и прочих тяготений,

Бесшумны туфельки от Гуччи –

Нет ничего на свете лучше!

Но в туфлях тех чужие ноги,

А я, как выполз из берлоги,

Так и брожу в российских чунях

По марту или по июню.

И ни на что не намекаю,

И не держу у сердца камень,

И буду жить до белых тапок

Для стёртых, мать бы их, культяпок…

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

А я не здесь, а я не тот

Со зреющей обидой –

Увёл экскурсию вперёд

Тот, кто назвался гидом.

Гондолы, гондольер, весло,

Маркизы и Джульетты...

Мне в плоскодоночке тепло,

Не граф же я в карете!

Купюры, бартер и транзит,

Рантье, проценты, дожи...

Скрипит уключина, скрипит,

Зелёный мир тревожа.

Шуршит ондатра в камыше,

Ла фамм, конечно, ищет,

Я тоже с нею бы шерше,

Взалкав любовной пищи.

Но я не тот, но я не здесь,

Во мне обида шкваркой

На тех, сменивших край чудес

На тень Святого Марка!

Рогулька месяца блестит,

Плывёт в иное время,

А я не выплатил кредит

На уровне со всеми.

Упаковав личину в труд,

Пашу со всею силой...

На самом деле здесь я, тут –

По шляпку вбит в Россию!

«»»»»»»»»»»»»»»»»»

Подвижки века нечистоплотны,

В любую обложку ряди слова,

У истин разнообразна плотность,

Это же ясно как дважды два.

Упала бомба на Хиросиму...

Акт милосердия, говорят

Те, не мыслящие о схиме

За сожжённый ими уклад.

Я обыватель осторожный,

Больше мыслящий о себе,

Ночью вздрагиваю тревожно,

Прикоснувшись к чужой судьбе.

Полыхнула она, исчезла,

Растворилась в небытие,

Не успев осудить сверхтрезвых

Сэров, лордов и шевалье.

Мир политиков агрессивен,

Им народы – трава под скос –

И в Америке и в России...

Вот ответ на любой вопрос!

И, размахивая триколором

Или многозвёздным флажком,

Погрязающий в диких ссорах

Не считается дураком.

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Я немного поэт, чуть поболее я хулиган,

Разделяющий мир на себя и на всё остальное:

Это чей-то туман,

Это мой персональный обман,

Не набивший карман,

Ибо не посчитался со мною.

Слишком призрачен я, чтобы кто-то считался со мной!

Туповатому жить, всё равно что сажать корнеплоды: Взмах за взмахом, следи за лопатой стальной, Матеря непогоду

Уставшему телу в угоду.

Тягомотина, брат!

Разумеется, это она!

Разве я виноват,

Что родился не тем Леонардо

И последний трактат

О сомнительной пользе вина

Проиграл Сатане, передёрнувшем нужные карты!

Ты, братишка, смотри,

Чтобы я не завис на игле,

Мир, который внутри,

Омерзительно чувственно хрупок,

Он осколками брызнет по выхоленной Земле

И понизит мой ранг до сомнительного полутрупа.

Разглагольствуй, браток,

В философии мало вреда!

Твой последний виток

Равновесия дней не нарушит,

Не хлестнёт никогда

Растворившая тело вода

По тобой отделённым от личного времени душам.

Если ты, брат, поэт и слова уминаешь в пирог, От которого зубы дичайшей оскоминой ломит,

Может, мир остальной ты пропустишь к себе за порог, Хватанув предварительно добрую порцию брома?

Нет! кричу и свищу, - не поэт я, простой хулиган!

Мне не нравится миг стопроцентного непониманья, Где один человек заслоняет другому экран

Ради острых желаний и пошлого невоздержанья!

Я границу рублю: это я, это мир остальной!

Там стреляются, брат, подрывают себя аммоналом, Для чего ему нужно общаться с тупицей -- со мной, Сохранившим в душе абсолютно никчёмную жалость?

"""""""

Тридцать три неразберихи в доме на краю Земли: Очень плохо тянет печка, трубы сажей заросли; Проглотил козлёнок Гришка днями швейную иглу

И теперь от боли блеет, распластавшись на полу.

Тут ещё сосед, зараза, лейтенантик молодой,

Подбивает к мамке клинья, завлекает ерундой, Из мехов аккордеона высыпает в лето он

То безумствие фокстрота, то печальный вальс-бостон.

Все соседские девчонки босиком по мураве

Мчатся вечером к воротам, где сидит он в галифе –

Выбирай, какую хочешь, заплетай с любой роман! –

Нет, он глаз на мамку косит, как пьянчуга на стакан.

Только батя мой не промах, а разведчик полковой, В тыл к врагу ходил рискуя распатлатой головой, Лейтенантику глаза-то вправил он... недели две

На полатях тот проохал, позабыв о мураве.

Тридцать три неразберихи, Гришка умер, ёлы медь; Печь дымит, за вьюшкой сажи накопилось – озвереть!

Мать бунтует, ибо батя зачастил ходить в сельмаг, Видно, продавщица Тонька перед ним спустила флаг...

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Не плачьте, бабы, я живой