Стихотворения (Золотая серия поэзии)

Скрипят на новый лад все перья золотые.
Стращают рай и ад то зноем, то грозой.
Поэты молодые не ставят запятые,
но плачут, как и мы, горючею слезой.

Вот милое лицо искажено печалью.

Вот вскинута ладонь под кромку топора.
И этот скорбный жест всё разгадать не чаю.
Понять бы уж пора, что каяться пора.

Соединив души отчаянье и трепет,

и трещинку в стене, и облачко тоски,
фантазия моя свое подобье слепит
и воспроизведет разбитое в куски:

ту трещинку в стене, ту фортку, что разбита,

тот первый сквознячок, что в ней проголосил…
Не катастрофа, нет, а так — гримасы быта.
Пора бы починить, да не хватает сил.

Мой дом стоит в лесу. Мой лес в окно глядится.

Окно выходит в лес. В лесу пока темно.
За лесом — божий мир: Россия, Заграница —
на перекрестке том, где быть им суждено.

«Карандаш желает истину знать…»

Карандаш желает истину
знать. И больше ничего.
Только вечную и чистую,
как призвание его.

И не блатом, не лекарствами —

создан словно на века.
Он как джентльмен при галстуке,
как умелец у станка.

Он не жаждет строчки прибыльной,

задыхаясь на бегу —
только б у фортуны гибельной
ни на грош не быть в долгу.

И пока больной, расхристанный

вижу райские места,
взгляд его, стальной и пристальный,
не оторван от листа.

И, пока недолго длящийся

жизни путь к концу лежит,
грифелек его дымящийся
за добычею бежит.

Подступает мгла могильная,

но… уже совмещены
зов судьбы, ладонь бессильная,
запах пота и вины.

«Немоты нахлебавшись без меры…»

Немоты нахлебавшись без меры,
с городскою отравой в крови,
опасаюсь фанатиков веры
и надежды, и поздней любви.

Как блистательны их карнавалы —

каждый крик, каждый взгляд, каждый жест.
Но зато как горьки и усталы
окончания пышных торжеств!

Я надеялся выйти на волю.

Как мы верили сказкам, скажи?
Но мою злополучную долю
утопили во зле и во лжи.

От тоски никуда не укрыться,

от природы ее грозовой.
Между мною и небом — граница.
На границе стоит часовой.

«Здесь птицы не поют, деревья не растут…» (Песня из к/ф «Белорусский вокзал»)