Стикс

Свистунов хмыкнул и пошел в дом, он следом. Облюбовали холл на втором этаже, где два мягких кресла, журнальный столик и телевизор. Столик, правда, был опрокинут, одно из кресел валялось на боку, а в телевизор угодила пуля. Руслан поднял кресло, вернул на место столик и отвесил шутовской поклон:

– Прошу-с, господин Мукаев. Располагайтесь. Без чинов-с.

Придвинул второе кресло к журнальному столику, водрузил бутылку и покосился на друга:

– Погоди, я водички принесу. И посуду.

Вернулся Руслан с двумя гранеными стаканами, полотенцем, графином с водой и парой желтых, похожих на восковые, яблок.

– На-ка, протри, – протянул стаканы и полотенце Ивану. – Грязь у них тут, однако.

– Слушай, гадость ведь, а? Спирт?

– Одначе душу греет.

– Это иллюзия.

– Что-о?

– Иллюзия, говорю. Проблема-то все равно остается.

– Да ты, друг, никак философом заделался? Этим, мать, как его? Людвигом Фейербахом!

– Какие умные слова, – усмехнулся он.

– Не для меня, да? Одначе материалистическую диалектику в «вышке» проходили.

– Где?

– В Высшей школе милиции. Конечно, опосля экзамена вылетело все из головы, и, кроме этого треклятого Фейербаха, ничего в ней не осталось. Билет я про него вытянул.

– Ну и?

– И. Списал, – пожал плечами Руслан. – Ты ж меня сам в школе учил, как это ловчее делать.

– Я? – удивился он.

– Ты. Виртуоз был. Прямо с учебника, и при этом нежно и преданно глядя учителю в глаза.

– А если он мужчина?

– Этих у нас не было. Только физкультурник. А со спортом у тебя без проблем. Ну давай налью, что ли? Тебе чистого?

– С ума сошел?

Руслан разбавил ему спирт водой из графина, потом поднял свой стакан с чистым и с чувством сказал:

– Ну за то, что мы сегодня остались живы! С богом, и чтоб он и дальше нас своей милостью не обходил! Ну что ж ты, Ваня? Пей!

Он выпил и не удержался:

– Какая ж гадость!

– С каких это пор? – прищурился Руслан.

Но он все равно поморщился и закашлялся. Почувствовал: внутри запаян предохранитель из прочнейшего материала. Крепко запаян. Намертво. Стоп. Нельзя дальше. Не может он пить. Этого ему нельзя. Так и сказал:

– Все. Не надо больше, Руслан.

– Зое, что ли, зарок дал?

– При чем здесь Зоя?

– Как это при чем? Когда она тебя добилась, так я было подумал, что и удержать сможет. И от выпивки, и от баб. С первого класса ведь глаз не сводила. Но ты только после драмы с прокурорской дочкой пошел к ней отогреваться. Она тебе, Ваня, двоих детей родила.

– Да, я помню. А что за драма?

– Да так. Неужели и это забыл? Странно. Вас Вэри Вэл сводил. Уж очень хотел тебя в зятья. То ужины семейные, то чаи. Ты ходил. А потом мы с тобой вот так же за бутылкой сидели, и ты… Не вспомнил?

– Нет, – покачал он головой. – Дальше рассказывай.

– Сидели, да. И ты вот эту гадость, – Свистунов поднял свой стакан, вновь наполненный чистым спиртом, – эту гадость, не морщась, употреблял, а потом сказал мне по дружбе: «Ну не люблю я ее! Что хочешь делай – не люблю! Хозяйственная, домовитая, добрая, умная. Но – не могу, и все. Не могу». Нецензурные выражения, которые ты при этом употреблял я, уж извини, опущу. Передаю суть. Выпью я, пожалуй. Чтобы разговориться. Что-то ком в горле стоит.

Когда Руслан выпил, Иван Мукаев с нажимом сказал:

– Дальше рассказывай.

– Да что ж тебе так неймется! Дальше была у нее, у Валентины, лучшая подруга. Догадываешься, как зовут?

– Зоя?

– Ха! Зоя! Нет, Ваня. Не Зоя, Леся. Они с прокурорской дочкой подружками были, неразлейвода. Прямо как мы с тобой. По соседству жили. Валентина-то Цыпина, конечно, поумнее. Умница, отличница. После школы она в институт поступила, а Леся – на секретарские курсы. Это случилось лет десять назад. Летом. Валентина сдала сессию, приехала к родителям на каникулы, вы прихватили подружку и двинулись за город, на пикник. Ты с ней, как жених с невестой, и при вас подружка Леся. Ее жених, между прочим, был… Ну не важно где. Важно, что поехать с вами он не смог. Втроем вы были.

– Не надо. Не продолжай, – хрипло сказал он.

– Вспомнил, что ли?

– Нет. Мне просто это не нравится.

– Не нравится?! А раньше тебе вопросы этики и морали были по барабану. Потому что там, на природе, ты без всяких угрызений совести поменял свою невесту на невесту лучшего друга.

– Постой… Ты сказал: жених. Так это, выходит, ты?!!

– Ба! А я думал, ты прикидываешься, что ничего не помнишь! Я только пьяный такой добрый, что говорю сейчас об этом с тобой. Пользуйся. Ну не пьяный, не смотри так. Выпивши. Да, я любил ее. Люблю. И если б она только сказала, что ты был с ней груб, что взял ее силой… Если б не клялась, что сама, понимаешь, сама?! В общем, пока Валентина загорала, вы с Лесей пошли в лес за дровами для костра. Какой костер в такую-то жару? Дура! Умная прокурорская дура! Ты ведь Цыпина побаивался. Женился же потом на Зое, которую не любил, и десять лет с ней прожил. Так же и на Валентине бы женился. Ан нет. Закрутило. Не устоял. Понимаю: уж больно она хороша, Леся. В лесочке-то на мягкой травке прокурорская дочка вас с Лесей и застала. И – бегом с ревом. А придя домой, снотворных таблеток наглоталась.

– Умерла?! – испугался он.