Стикс

Он уже соскучился. Это его первое везение, счастливый лотерейный билет: любить того, кто любит тебя. Гармония, которую он так долго пытался найти, но не мог. И потом: он отдает долги. За те годы, что здесь не появлялся. Это важно.

…Он смотрит сверху, приподнявшись на локтях, в ее глаза. Один карий, другой голубой. В одном ночь, в другом светлое солнечное утро. И эта женщина казалась ему некрасивой? Не так надо было смотреть. Не так…

– Зоя…

Она уже никуда не спешит. Целует его неторопливо, он так же неторопливо отвечает. Эта ночь никуда не будет записана, ни в какие активы, но она ему нужна так же, как и ей. Столько лет она одна! А женщина устает быть сильной. Он вспомнил вдруг мать. И тут же простил ее. За то, что вышла замуж, и сын стал для нее первым, но после мужа. Хотя за могилу с безымянным крестом не простил. Не смог.

День семнадцатый, утро

Утром Зоя сказала, что в школу муж может зайти по дороге на работу.

– Так рано? – удивился он.

– Она, похоже, оттуда и не уходит, – надо слышать, каким тоном Зоя сказала «она»!

Он послушался, а по дороге все гадал: в чем дело? Что произошло между директором и его женой? А вот и школа. Говорят, он здесь учился. Поднимает голову, смотрит на окна. Где кабинет его классного руководителя? Где окна, в которые он с тоской (как говорят) смотрел в начальной школе? Не помнит. Нерешительно входит. Здесь ему все незнакомо. Половина девятого, утро, техничка влажной тряпкой протирает полы.

– Тебе чего, милок?

«Милок» – это он, следователь прокуратуры Мукаев.

– Мне бы директора, – «тетенька», «бабушка», «гражданка»? Он делает паузу, во время которой «тетенька» его рассматривает. Он же переминается с ноги на ногу, словно школьник, которого не пускают без сменной обуви.

– Как подымешься на второй этаж – прямо по коридору. Там увидишь.

Поднимается через ступеньку, торопясь. Вот это хорошо, вот это правильно: вешать на двери таблички! «2-й «Б», «3-й «А»… «Учительская»! Стучится, потом заглядывает:

– Можно?

– Да-да, войдите.

Женщины с удивлением смотрят на раннего посетителя. Одна пожилая, в пестром летнем платье, больше похожем на халат, другая лет сорока, одета в модный светлый костюм. Кто же из них грозный директор? Смотрит на ту, что помоложе:

– Мне бы к директору. По личному вопросу.

Как она посмотрела! Словно хлыстом ударила! Иван даже отшатнулся. Что такого он сказал? Кажется, опять попал впросак. Он видит слева еще одну дверь, на которой табличка: «Директор». Сразу туда, что ли?

В этот момент дверь открывается, на пороге возникает молодая женщина на вид лет тридцати. Высокая, сухощавая, прямая как палка. Брюнетка, черты лица резкие, брови густые, чуть ли не сросшиеся на переносице.

– Меня спрашивают?

И вот она видит его, следователя Мукаева. Лицо женщины медленно начинает краснеть. Краснеет она некрасиво: рваными пятнами. И не загорела совсем, несмотря на палящее солнце. И без того некрасивая, она еще больше дурнеет.

– Вы директор? – спрашивает он и улавливает едва заметный кивок. – Тогда я к вам. По личному вопросу.

Ее коллеги смотрят на них, открыв рот. Немая сцена.

– Да-да. Заходите.

Директриса пятится в кабинет, такое ощущение, что она задыхается. Ей вслед та, что помоложе, кричит:

– Валентина Владленовна, а нам в два часа можно уйти?

Невнятный ответ, нечто похожее на «да хоть сейчас». Женщины со значением переглядываются, и тут только он натыкается взглядом на буквы помельче, под словом «директор» «…школы Валентина Владленовна Цыпина». И тут наконец до него доходит.

Ах ты Зоя, Зоя! Нашла, кого послать на переговоры с директором школы! Конечно, ты не хочешь больше здесь работать. Не можешь. С тех пор как директором стала Валентина Цыпина. Отношения у вас сложные. Вы следователя Мукаева не поделили.

Как она смотрит на него, эта Валентина Владленовна! Как смотрит! «Бывают и люди-лебеди». Он мучительно думает, что бы такое сказать? Начинает издалека:

– Вы слышали, должно быть, что со мной случилось?

Прокурорская дочка молча кивает.

– Поэтому я заранее извиняюсь, что не помню многих событий. Почти ничего из прошлой жизни.

Она снова кивает. И как смотрит!

– Пожалуй, я закрою дверь. – Он берется за ручку и тут же слышит отчаянное:

– Не надо!

Ей трудно держать себя в руках. Остаться с ним наедине за закрытой дверью?! Да по городу тут же поползет сплетня! По горлу Валентины Владленовны прокатывается комок. Она медленно приходит в себя:

– И как ты… вы… себя чувствуете?

– Плохо. Нет-нет, физически вполне… – Кажется, она готова бежать в донорский пункт, сдавать кровь, если ему прописали переливание. Причем отдать всю, до капли. Господи ты боже мой! «Люди-лебеди»! Беда с вами прямо. Беда.

– Я насчет своих девочек. Жена стесняется.

– Да разве я… Почему Зоя… Анатольевна не захотела со мной работать?

– Не знаю. То есть не помню. Я по делу. Я бы хотел, чтобы девочки учили английский. Они год занимались на подготовительных курсах. А их классу, говорят, дали учительницу немецкого языка.