Стикс

– Будут проблемы. Первородка в сорок два года, да с таким букетом болезней! Нахлебаемся мы с ней. Праздники бы дала спокойно встретить.

Женщину привезли из Горетовки, большого поселка в тридцати километрах от Р-ска. По слухам, которыми тут же наполнилась больница, в сорок лет она, столичная штучка, выскочила замуж за горетовского агронома и уехала к нему жить. А познакомились они в Первопрестольной, куда агроном поехал за премией. Горетовский колхоз стал в районе первым по показателям.

И вот спустя два года жена агронома собралась рожать своего первого ребенка. Была она субтильной, узкобедрой, с маленьким личиком и тонкими, как спички, руками. Огромный живот, казалось, и жил своей собственной жизнью. У женщины уже начинались схватки, но Щукин рассчитывал, что так же, как и Инночка Мукаева, она потерпит до утра, а первого января родит сама.

– Одной семнадцать, другой сорок два, и обе первородки, – мрачно шутил Щукин. – Пойду, подремлю. С Новым годом тебя, Петр Сергеевич!

В три часа ночи его подняла перепуганная нянечка:

– Петр Сергеич, вставайте! Петр Сергеич! Инночке совсем плохо! Да и другая похоже, рожать собралась!

Когда Щукин узнал, что у Инночки отошли воды, он переполошился. Настоящих схваток так и не было, и близнецы могли задохнуться. Пробовали колоть стимулирующие препараты – не помогло. Инночка никак не хотела рожать сама. Или не могла.

– Кесарить! – решил Щукин. – Срочно вызывайте бригаду! А я вторую пока осмотрю.

Как опытный врач, Петр Сергеевич понял все сразу:

– Давно мучаешься?

– Со вчерашнего утра.

– А что ж ты молчала?! Ну женщины! Русские женщины! Скоро уже головка покажется, а она молчит! Орать надо, дура! Во весь голос орать! Это ж надо! В родильную ее, живо!

Вот теперь все поняли, что ночь будет бурной. Вызванная в роддом старшая сестра срочно готовила Инночку к операции. Вторую женщину отвели в родильную палату.

Петр Сергеевич нервничал, и те и другие роды были сложными. И в одну ночь! Врач-анестезиолог, нащупывая вену на тонкой Инночкиной руке, пыталась ее подбодрить:

– Все будет в порядке. Не волнуйся. Считай вслух. Раз, два, три…

– Раз, два, три… – покорно повторила бледная от страха Инночка.

Вскоре она заснула, и Петр Сергеевич приступил к операции.

– Двойня! – ахнула старшая сестра, внимательно следившая за руками Щукина. Весь персонал роддома был в курсе Инночкиных колебаний.

– Я так и знал, – хмуро заметил Петр Сергеевич. – Ничего. Обойдется. Уговорим.

Когда он заканчивал шов, прибежала нянечка из родильной палаты:

– Петр Сергеевич, там, кажись, головка уже показалась!

Щукин оставил Инну и побежал ко второй роженице. Едва глянул, сразу понял – беда. Роды тяжелые, а женщина слишком уж терпелива. Ей бы кричать, чтобы на весь город было слышно, а она едва попискивает. А какие у нее узкие бедра! Где же там ребенок поместился? И как развивался?..

…Щукин принял мертвого младенца и заорал благим матом:

– Татьяну Евгеньевну! Живо!

– Умер?

– Задохнулся.

Это было настоящее ЧП! Мертворожденный ребенок в р-ском роддоме! Нянечка, причитая, кинулась в операционную. Вскоре все четверо были здесь. Инночка Мукаева еще спала на операционном столе, а в родильной палате врачи пытались вернуть к жизни новорожденного младенца. Но тщетно.

– Мертвый. Конец. Пуповиной удушило, – Щукин испытал настоящее потрясение. Он понимал, что значит для сорокадвухлетней женщины этот ребенок.

Видел же, что роды протекают тяжело! Надо было кесарить! Виноват. Вот они, новогодние праздники!

– Петр Сергеевич, это патология, – тихо сказала анестезиолог. – Вы не виноваты.

– Что? – пролепетала роженица. – Как? Как это мертвый?

И потеряла сознание.

– Героическая женщина, – сказал Щукин. – А ведь ей больше не родить. Никогда. Не в ее возрасте и не с такими болезнями.

– Но это же… это несправедливо, – торопливо заговорила Самойлова. – Молодая откажется от одного ребенка, наверняка ведь откажется, а этой, эта…

Все ее поняли. Петр Сергеевич мрачно сказал:

– Конечно, она всегда может подать документы на усыновление… Да знаю я этого Саранского! Наслышан! Мечтает о сыне, о наследнике, просто-таки бредит этим. Конец семье. Бедная женщина! Останется одна. Ни мужа, ни детей. А ведь из столицы уехала. В деревню. Рискнула забеременеть.

– А если… – первой заикнулась врач-анестезиолог.

– Поменять? – сразу поняла Татьяна Евгеньевна. – Да вы что! Это же… Подсудное дело!

– Как же, подсудное! – махнул рукой Щукин. – Кого мы обделяем? Та не хочет, эта хочет. Да и писанины меньше. Обеих осчастливим. И скандала избежим. Знаю я этого Саранского! Несите сюда второго ребенка. Мальчик?

– Мальчик, – кивнула Самойлова.

– И этот мальчик. Значит, судьба.

Татьяна Евгеньевна метнулась в операционную, где остались близнецы Инночки Мукаевой. Взяла того, что родился на пятнадцать минут позже, сличила младенцев и пожала плечами: новорожденные все друг на друга похожи. Петр Сергеевич тоже внимательно осмотрел мальчика:

– А, гляньте, какой крепыш! Совсем неплохо для близнеца! Кладите-ка его к матери, – он указал на жену агронома, которая уже начала приходить в себя.