Стилет

* * *

Стрэнг повесил трубку и мрачно посмотрел на Беккета:

— План сработал. Но сработал слишком хорошо. Кординелли стукнул Макгауэла в метро, на секунду отрубил, и только его и видели.

— Вместе с девушкой?

— Да.

Беккет потянулся за сигаретой. Пальцы его подрагивали.

— Да-а. Если эта шайка доберется до них прежде, чем это сделаем мы…

— То тебе желательно иметь наготове прошение об отставке… — хмуро продолжил Стрэнг. — Мое уже написано, лежит в столе.

Глава 23

В Нью-Йорке не много осталось мест, которые еще сопротивляются натиску современных построек. Верхняя часть Парк-авеню — одно из них. Здесь раскинулся открытый городской рынок — торговая мекка испанского Гарлема. Люди, толкущиеся здесь, — по большей части пуэрториканцы. В своих вызывающе ярких цветастых одеждах они непрерывно снуют среди тележек с товарами и лотков, расставленных вдоль тротуаров, что-то быстро лопочут, беззаботные, веселые и счастливые, невзирая на нищету, словом, живут совершенно так же, как жили бы на своих тропических островах. Здесь множество гостиниц, ничем не напоминающих роскошные отели, расположенные на той же улице, в нижней части города. Кроме меблировки разница между теми и другими заключается в отношении к кредитным карточкам: в испанском Гарлеме их вовсе не признают, предпочитая наличные.

Чезарио отвернулся от окна отеля «Дель Рио», под которым в эту минуту с грохотом проносился поезд, и поглядел на Лук. Сидя в кресле, она читала утренние газеты. Он нервно закурил.

— Как ты можешь круглые сутки сидеть, уткнувшись в эти чертовы газеты?

Лук подняла голову. Последнюю неделю он с трудом сдерживал раздражение, готовый сорваться в любую секунду. Немудрено. Илина уехала две недели назад, и до сих пор от нее не было вестей. Все это время они просидели здесь взаперти.

Поначалу было даже забавно. Они шутили по поводу мелких неудобств: грязный водопроводный кран, скрипучие кровати, продавленные кресла…

Но время шло, и окаянная комната стала им надоедать, пока не опротивела вконец.

Лук была готова к этому. Но Чезарио вскоре любая мелочь стала выводить из терпения. Женщины более выносливы и легче приспосабливаются к неудобствам. Они по природе своей гораздо лучше умеют и ждать, и терпеть.

Лук подумала о том, что у нее уже были болезненные спазмы, предшествующие приходу месячных. Но они прошли, а месячных не было. Сроки миновали неделю назад. Уж не беременность ли это? Ее организм еще никогда так не запаздывал.

— Может, ты приляжешь? Тебе надо немного отдохнуть, — мягко сказала она.

— Отдохнуть?! — взорвался он. — Я уже болен от этого отдыха! Валяться на грязной постели, есть какую-то мерзость…

— Все же лучше, чем быть мертвым, — спокойно сказала она.

— Сейчас я в этом не уверен! — огрызнулся он и отвернулся.

Лук снова взяла газету, но Чезарио заговорил, и она подняла голову. Он стоял, опершись на подоконник, и глядел вниз.

— Я насмотрелся на этих людишек в итальянской деревне, когда был мальчишкой. Ты только погляди, как они хохочут, орут, суетятся, снуют повсюду в поисках какой-нибудь еды…

Лук подошла к нему и встала рядом.

— И тем не менее, похоже, они счастливы, — сказала она.

Он покосился на нее и снова уставился в окно. В голосе его было неподдельное изумление.

— Вот это мне и непонятно! Чему они так рады? Что у них есть в этой жизни, чего нет у нас? Неужели им не известно, что этот мир создан для тех немногих, кто умеет брать? Они должны это знать, не могут не знать! И все-таки они смеются, радуются, делают детей…

Она украдкой поглядела на него. Ей вспомнилось то время, когда она была совсем ребенком. Какое радостное оживление приходило в их маленький город в дни ярмарок и распродаж… Бедный Чазарио! В мире есть столько вещей, о существовании которых ты даже не подозреваешь!

— Быть может, у них есть надежда… — сказала она.

— Надежда? — он расхохотался. — Это слово придумали мечтатели.

Она еще надеялась, что он поймет ее.

— Быть может, у них есть вера. — Он снова смеялся.

— Слово, которое придумали попы!

Она не удержалась и положила ладонь на его обнаженную руку. А вдруг через прикосновение ему передадутся чувства, нахлынувшие на нее!

— Быть может, у них есть любовь… — проговорила она тихо. Он обернулся к ней и, заглянув в глаза, отстранился. — Из всех лживых слов это — самое лживое! Его придумали женщины, чтобы покрасивей обозначить свои физиологические нужды. Лю-бовь! Тьфу!

Лук отвернулась и села в кресло. Взяла газету, но строчки расплывались. До странности знакомая сверлящая боль пронзила тело.

— Возможно. Но тогда — я не знаю, — с запозданием ответила она.

Он подошел к ней и встал рядом, глядя сверху вниз. Она не поднимала глазах. Ей не хотелось видеть знакомую жестокую усмешку, блуждающую на его лице. За две недели она достаточно на это насмотрелась. Он улыбался так всегда, когда хотел войти в нее.