Стиляги

Джаз был запрещен в СССР всегда. Все было запрещено. Особенно после сорок восьмого года. В те времена даже говорили, что «от саксофона до ножа – один шаг». Когда мы играли уже у Вайнштейна, на танцах, то нам разрешалось играть один фокстрот в отделении. А отделений было четыре. И, в основном, были всякие танцы советские. И то старались, чтобы фокстрот был медленный. Джаз – музыка свободных людей, я думаю, поэтому [он и был запрещен].

Играли нелегально, и нас гонял все время комсомольский патруль. Играли закрытые вечера в академии художеств, в доме архитектора, в академии наук устраивал вечера институт физики. В школах каких-то. Нам платили – с кого-то собирали, потом нас разгоняли. Иногда больше удавалось сыграть, иногда – меньше. Там мы играли то, что хотели. И это все делалось под видом вечера на седьмое ноября или первое мая. Какие-то праздники – день строителя. В научно – исследовательские институты нас приглашали. Я помню, в институт цемента.

Танцы были по субботам, и приходили на них очень интересные люди. Хорошо одетые. Много народу – не попасть было. Я помню даже, что Сережа Довлатов [однажды] ждал меня и контрабас мой нес, чтобы его пропустили.

Георгий Ковенчук:

Были «бродячие» джазы, которые появлялись на всяких студенческих вечеринках, подпольные. Они сначала играют разрешенные бальные танцы, потом – раз, и начинается. За ними тоже следили, выгоняли, вызывали милицию – преследовали их очень сильно. Джаз тогда был запрещен – «тлетворное влияние Запада». Был взят на вооружение Максим Горький, [очерк] «Город желтого дьявола», [который] он про Нью-Йорк написал, и джаз назвал «музыкой толстых». А у нас как-то проскальзывал джаз – например, Поль Робсон был такой, он пел некоторые «спиричуэлс», а аккомпанемент был джазовый. Кстати, в ресторанах джаз был вполне разрешен – ты приходил и мог слушать джаз. Видимо, в целях привлечения посетителей им разрешали. Потом, Хачатурян написал «Танец с саблями» – это тоже было похоже на джаз, и все слушали. Потом были оркестры – они назывались не джазы, а эстрадные оркестры. А потом постепенно все это пробивалось наружу, и, например, передавали эстрадную музыку по радио, и под конец ставили или фокстрот, или танго. Но фокстрот назывался «быстрый танец», а танго назывался «медленный танец». И потом вдруг однажды – я помню, не поверил своим ушам – вдруг диктор так быстренько произнес: «танго». Я думал, что ослышался. Утром прихожу в институт – да-да, слышали, сказали «танго». Это было такое событие: танго сказали, ой! Вот такое время было.

Рауль Мир-Хайдаров:

Колоссально был популярен Луи Армстонг и Дюк Эллингтон с его «Караваном». Элвис Пресли был у всех, конечно, на слуху. Но еще был Джонни Холидей – французский певец. Один в один они шли: Джонни Холидей – он американскую музыку перенес во Францию. И почему-то в нашем городе были записи Джонни Холидея. Все это было плохо записано, но нам казалось: какая чудесная музыка, какой ритм! И когда я сегодня слушаю на первоклассной аппаратуре музыку, думаю: вот хотя бы один раз те записи услышать в настоящем виде тогда! От всех этих вещей один «хыр-пыр» только был, но мы все это интуитивно дополняли.

К этому времени ребята из Актюбинска и из нашего поселка уже учились в Москве и в Ленинграде. Кому-то заказывали, у кого-то были родные. А в Актюбинске было очень много ссыльных с тридцать седьмого года. В техникуме, где я учился, все преподаватели были профессора и доценты. Можете себе представить – в дыре какой-то весь преподавательский состав – профессора и доценты. А это были ссыльные из Ленинграда. Естественно, они несли какую-то культуру. А джаз-то уже и до войны существовал. Кто-то присылал им [записи], среди них наверняка были музыканты, потому что очень рано у нас открылось музыкальное училище – это же на ровном месте не откроешь.

Я ходил на завод Сельмаш – он сейчас уже разрушился, – в заводской клуб. Танцы были – среда и пятница. В городе было, куда ходить: ОДК – областной дом культуры, шикарный, дворец культуры железнодорожников – в царское время построенный особняк, дворянское собрание было там. Там тоже были танцы. Но там обыкновенные эстрадные оркестры играли. А в клубе Сельмаша играл джазовый оркестр – и там яблоку негде было упасть – столько было народу. Билет не достать было. Туда ходили люди, интересующиеся джазом.

Если ты модно одевался, мог о музыке поговорить, знал десять-двадцать фамилий [музыкантов] или записи имел какие-то, ты мог приехать в любой город, ты приходил на танцы – и ты сразу попадал в свой круг. Так со мной было. Я приехал к бабушке в Оренбург, пошел в парк «Тополя». И я через полчаса был в компании родных мне людей. То же самое, после окончания техникума, в шестидесятом году я был в Алма-Ате. Красивейший город, танцплощадка в парке имени «28 героев панфиловцев». И за два дня я там перезнакомился со своими единомышленниками – стилягами. Они помогли мне приобрести в комиссионках нужные мне вещи.