Стилист

— Значит, знаете, что Бестужев потерял память. А ведь не исключено, что в прежней жизни он работал именно по этой профессии, да я более чем уверена, что он был женским мастером, и очень хорошим мастером. Вот только документов никаких у него не имелось. Я, как и положено, отправила его на курсы, и по их окончании на вполне законных основаниях приняла Алексея на работу. Тем более наш опытный мастер Наум Абрамович Кац собирался уходить на покой и, кстати, ушёл на прошлой неделе, так что место в любом случае становилось вакантным, и сейчас наш штат полностью укомплектован.

Гуськов откинулся в кресле и, глядя на лежавший перед ним лист бумаги, принялся задумчиво барабанить пальцами по столешнице. Вязовская, дабы окончательно переломить ситуацию, сделала контрольный выстрел.

— Между прочим, новаторские разработки Бестужева в области женских причёсок были по достоинству оценены в Министерстве бытового обслуживания РСФСР, и уже внедрены в производство. За что, кстати, будет премирован суммой в размере 450 рублей. Забыла тебе сказать, Алексей, твою премию вчера перечислили в бухгалтерию «Чародейки», получишь вместе с авансом 21-го числа.

Ого, вот это уже хорошая новость! Похоже, и на представителя партийной номенклатуры слова о моих разработках произвели впечатление, он прямо-таки с облегчением выдохнул:

— Эк вы мне, Антонина Васильевна, всё по полочкам разложили, и не придраться. Я и не знал, что он у вас ещё и новатор, виноват, плохо изучил персональное дело. Если не затруднит, всё, что сказали, изложите сейчас в письменном виде, а это письмецо, — он с чувством гадливости кивнул на листок бумаги, — это письмецо мы всё-таки обязаны запротоколировать, и вместе с вашей объяснительной подошьём в папочку.

До парикмахерской мы с Вязовской дошли пешком за двадцать минут. Всё это время она молчала, а когда я спросил, кто бы мог быть этим доброжелателем, с неохотой ответила:

— Догадываюсь, кто, почерк-то знакомый. Но тебя это не касается, не бери в голову, я сама разберусь.

Не успели мы прийти в «Чародейку», как Антонина вызвала к себе Татьяну. Та с пунцовым лицом и перекошенным ртом вылетела из её кабинета уже минуты через три, и сразу помчалась в туалет. Оттуда вышла уже в более-менее нормальном виде, и до конца смены ни проронила ни слова.

21 декабря, как и обещала Антонина, я получил аванс и премию от министерства, сразу почувствовав себя чуть ли не миллионером. А два дня спустя мы с Леной стояли у служебного входа в Дом культуры завода «Каучук». Сверху неторопливо падали крупные хлопья снега, а мы поедали друг друга влюблёнными взглядами, совершенно забыв, зачем, собственно, сюда пришли. Я гладил пальцами её щеку, заправляя под платок длинный локон, провёл указательным пальцем по линии её губ, а она, сняв варежку, положила свои пальцы на мои, и получилось, как-будто целовала тыльную сторону моей ладони. И только когда на крылечке появилась Белла Ахатовна, мы вспомнили о цели нашего визита.

— Здравствуйте, товарищ Бестужев! О, да вы уже все в снегу, заходите быстрее!

Дымя папиросой, провела нас мимо вахтёра, повела по коридору.

— Как вас, кстати, зовут? Алексей? А вашу очаровательную спутницу?

Представил Лену, та в этот момент, кажется, от нахлынувшего счастья не могла произнести ни слова.

Ахмадулина, одетая в чёрное платье ниже колен и такого же цвета туфли на невысоком каблуке, повела нас дальше по выстеленному линолеумом коридору.

— Ничего не успеваю, — жаловалась она на ходу. — Мне выходить через десять минут, а на голове настоящий бардак. Боюсь, выход придётся немного задержать. А вас я попрошу Эльдара куда-нибудь усадить, он найдёт для вас пару стульев.

Кто такой Эльдар, я не стал спрашивать, а волосы поэтессы и впрямь представляли собой весьма хаотичное нагромождение. В этот момент я едва не ударил себя по лбу:

— Белла Ахатовна, так я же могу вас привести в порядок!

Она оборачивается и задумчиво смотрит на меня, кусая нижнюю губу.

— А ведь действительно… Алексей, я буду вам очень обязана.

Она ведёт нас в комнатушку, выделенную ей под гримёрку, садится перед зеркалом. Жаль, под рукой нет привычного хотя бы по «Чародейке» набора инструментов, но и имеющихся здесь расчёски, баллончика лака и заколок хватит, чтобы создать на голове поэтессы вполне адекватное и даже симпатичное сооружение.

— Не хочу вас обижать, предлагая деньги, — говорит Ахмадулина.

Она берёт из стопки небольших книжек на столике один экземпляр под названием «Уроки музыки», раскрывает и начинает подписывать.

— Для Алексея и Елены, если можно, — подсказываю я.

Она так и пишет:

«Алексею и Елене на добрую память от автора».

И тут же четверостишие:

В твоей руке моя рука

Завязли мы друг в друге прочно
Любовь меж нами на века
До гробовой доски уж точно

И снизу автограф.

— Экспромт, — изображает подобие улыбки поэтесса, хотя с её опущенными уголками губ улыбка кажется какой-то печальной.

— Спасибо вам огромное, Белла Ахатовна!