Стилист для снежного человека

Дед Николая, Исаак Шнеер, собрал колоссальное количество томов, из-за любимых книг он, когда немцы подобрались к Москве, отказался выезжать в эвакуацию.

– Значит, судьба погибнуть тут, – отвечал Исаак своим знакомым, – в любимой квартире, на своем диване.

Но каким-то чудом дом, в котором жило не одно поколение семьи Шнеер, уцелел. В него не попали ни снаряды, ни бомбы, а сам Исаак пережил войну в столице СССР. Вскоре в родное гнездо вернулись и все его дети, кроме отца Николая.

Семья Шнееров была религиозной, о своих привычках они не распространялись, но обычаи соблюдали, правда, без фанатизма. Отмечали не только еврейские, но и советские праздники, Седьмого ноября и Первого мая в их квартире пахло пирожками точь-в-точь, как и у соседей.

Сара была умна, она рассказывала сыну не только историю еврейского народа, но и русские сказки. А когда мальчику исполнилось семь лет, мать сказала:

– Знаешь, в школе тебе лучше зваться Николаем, а не своим родным именем.

– Почему, мамочка? – удивился малыш.

– Ну, оно трудно произносимо, – спокойно пояснила Сара, – и потом, в СССР не все любят евреев. Ладно, ты уже взрослый и вполне можешь узнать о геноциде.

Так, в семь лет Николай услышал о таких вещах, о которых многие в СССР даже и не задумывались. Но, повторюсь, Шнееры были очень умными людьми, поэтому Коля хорошо усвоил истину: антисемитизм интернационален, он присущ и русским, и немцам, и французам, и эфиопам. Но среди и русских, и немцев, и французов, и эфиопов больше нормальных людей, которые судят о человеке не по национальности. Сара Абрамовна имела много друзей с фамилиями Иванов, Петров, Сидоров и не стала спорить, когда единственный сын привел в дом невестку – Нину Никитину.

Для Сары была важна не принадлежность к иудейской вере, а искренность любви девушки и Николая. Естественно, Сара не имела ничего против одноклассников Коли, в частности, Владлена Богоявленского, который почти каждый день прибегал на огонек. Владлена влекли книги, собранные Исааком, и то, что Богоявленский стал поэтом, в конечном итоге заслуга старика Шнеера, который дал мальчику в руки не только Пушкина и Лермонтова, но и Блока, Брюсова, Бальмонта, любовную лирику Маяковского и Есенина.

– Значит, утверждение Владлена о близком общении с Николаем правда, – уточнила я.

– Да, – кивнула Нина Алексеевна.

– Тогда слушайте дальше, – воскликнула я и самозабвенно начала лгать.

Чем больше абсолютного вранья выдавала я, тем сильней раскрывались у старухи глаза.

– Какая наглая ложь, – заорала она в конце концов, – Николай никогда не был стукачом!

– А Богоявленский утверждает иное!

– Коля был не способен рассказать в КГБ про рукопись Владлена!

– Поэт пишет обратное.

– Он лжец!

– Вполне вероятно. Но доказательств нет.

– Николай Шнеер работал в НИИ!

– Помните название учреждения?

Нина Алексеевна заколебалась.

– Увы. Институт философии, истории и литературы вроде.

– Такого не было.

– Ну… Коля скончался в восемьдесят шестом, память меня подводит.

– Он умер достаточно молодым?

– Да уж! – вздохнула Нина Алексеевна.

– А что с ним случилось?

– Ненужное любопытство!

– Да, конечно, простите. Только Богоявленский утверждает, что Николай покончил с собой, якобы его совесть замучила!

– Какая мерзость! – воскликнула Нина Алексеевна. – На что только люди не идут, дабы получить деньги! Клевета! И ведь что ужасно: люди склонны верить напечатанному слову. Мой несчастный муж сейчас небось в гробу переворачивается! Николай Израилевич погиб трагически, он отправился на дачу к своему приятелю, давно покойному уж теперь, Леониду Волочкову, тот созвал друзей на день рождения. Я поехать не могла, подцепила грипп и осталась дома. Может, отправься я тогда с мужем, так и беда мимо прошла. Вечером Коля собрался домой, он практически ничего не пил, так, наверное, пригубил рюмку, Шнеер не испытывал никакого удовольствия от спиртного, но воинствующим борцом за трезвость не был.

Дело происходило зимой, стоял мороз. Николай поднял воротник у пальто, опустил уши у шапки, завязал их под подбородком и бодро пошагал к станции. Чтобы попасть на нужную платформу ему следовало пересечь пути, делать это предлагалось посредством специального перехода. Но Шнеер поленился карабкаться по обледеневшим ступенькам вверх, потом ползти вниз, он просто ступил на шпалы и был сбит скорым поездом. Машинист, наверное, нажимал на гудок, но уши Николая плотно защищал головной убор, погасивший все звуки.

Изуродованное до неузнаваемости тело, по которому проехали со страшной скоростью вагоны, подобрали лишь утром. Милиционеры посоветовали Нине не смотреть на останки мужа и ни в коем случае не показывать их дочери, хоронили Николая в закрытом гробу.

– Владлен великолепно знал о несчастье, – кипела Нина Алексеевна, – был на поминках, клялся в любви и дружбе, обещал не бросать нас с Милочкой. Подлец! Знаете, как он поступил, когда я в тяжелую минуту попросила у него энную сумму? В долг!

– Дал мгновенно?

Нина Алексеевна весело рассмеялась.