– Ага, – вру я.
Она закрывает глаза и делает глубокий вдох. Почему она не боится быть здесь, со мной, в дикой глуши без каких-либо удобств? Ни укрытия, ни еды, ни надежды.
Она садится, обхватывает себя руками и поеживается.
– Ты замерзла.
– Все нормально.
Я вижу мурашки на ее руках.
– Иди сюда, – говорю я, притягивая ее поближе и растирая ее руки, чтобы она согрелась. Я замечаю, что у нее красные и воспаленные глаза после слез прошлой ночью.
– Мне жаль, – говорю я ей.
– Я буду сильной, – отвечает она. – Мы что-нибудь придумаем. Мы выберемся из этой ситуации.
– Думаю, я знаю, почему твой папа подставил меня. Он хотел снять прицел с себя. Это единственное объяснение.
Она бодрится.
– Что, если я поговорю с папой, и… – Она вешает голову. – Не смогу. Я даже больше не хочу его видеть после того, что он сделал. Клянусь, в последние месяцы он стал совсем другим человеком, не тем, кем раньше. С тех пор как стал представлять Сантьяго Вега.
Я убеждаю Далилу, что нам нужно направиться к дому бабушки Кармелы как можно быстрее. Пока мы идем, я внимательно смотрю вокруг. Мы в пустынной местности, но иногда попадаются небольшие фермерские хозяйства с козами и цыплятами. Семьи обрабатывают свою землю, дети играют во двориках. Большинство людей улыбаются и машут, когда мы проходим мимо них. Я пытаюсь идти весело, надеясь, что они посчитают нас просто типичными иностранными пешими туристами, проходящими через их городок, а не двумя изнуренными подозрительными подростками.
Каждый раз, когда мы проходим мимо какой-нибудь маленькой фермы, не вызывая подозрений, Далила вздыхает с облегчением.
Примерно через два часа пути она снимает туфли, и я замечаю, что у нее на ногах волдыри. От их вида внутри словно что-то жалит.
– Нам нужно сделать привал, – говорю я ей.
– Нет. Давай идти дальше. Нужно идти. – Я не хочу признавать, что она напоминает мне Золушку до того, как появилась фея-крестная. Ее ноги все в грязи, а лицо серьезное.
– У тебя волдыри.
Она продолжает идти вперед.
– Я не нежная девушка, которой ты меня считаешь. Я не первый человек с мозолями и не последний. Я сильная, ясно? Может, мои эмоции и в беспорядке, но боль сейчас – это ничто.
– Как ты будешь идти, когда всего через час жестокое мексиканское солнце нагреет землю?
– Разберусь. – Ее желудок громко урчит. – Нам в какой-то момент понадобится еда.
Как только она это говорит, я замечаю одинокого цыпленка, бегущего вдалеке. По крайней мере, я думаю, что это он. Только если мои глаза не подшучивают надо мной, что вполне возможно из-за нехватки сна.
– Это был цыпленок, да?
Далила кивает.
– Это была курица.
Мы бежим за ней, словно наша жизнь зависит от этого. Она забегает на маленький холмик, и я преследую ее. Пыль клубится позади меня, пока я добираюсь до другой стороны холма и замираю.
– Там дом. – Я показываю Далиле следовать за мной. – Кажется, он заброшенный.
Это самая настоящая хижина. Четыре стены и крыша, вот и все. В данный момент мне бы и конура показалась дворцом.
– Думаешь, здесь безопасно? – спрашивает Далила, а на ее лице отражается беспокойство.
– Мы уже многие мили никого не видели. – Я бросаю взгляд на солнце. – Нам нужно укрытие. Я не против, что скажешь?
Она кивает.
– Мы можем остановиться.
Я заставляю ее подождать снаружи, пока обследую хижину. Когда я открываю дверь и заглядываю внутрь, становится очевидно, что это место пустует уже какое-то время. Пыль осела чуть ли не в каждом углу. Тут есть стол и стулья, которые явно видели лучшие деньки. Остальная мебель разбросана по крошечному строению, словно кто-то быстро уходил отсюда и не собирался возвращаться.
Мы с Далилой проводим остаток дня внутри. Я пытаюсь болтать с ней о чем угодно, просто чтобы она не думала о произошедшем вчера.
Мне понадобилось много времени и много нервов, но наконец я поймал одинокого цыпленка. Мне его жаль, потому что он типа напоминает мне самого себя… одиночку без шанса на выживание.
Но я не один.
У меня есть Далила – человек с таким большим сердцем, что она готова рискнуть всем, чтобы быть со мной. Я думаю, что я самый удачливый парень на планете, ведь рядом со мной такая девушка. Я не заслуживаю ее, но я рад, что она этого не осознает.
В хижине Далила накрывает стол – пир, достойный короля.
Я разжигаю огонь старыми спичками, найденными в хижине, и готовлю цыпленка.
– Если бы у меня был какой-нибудь соус барбекю или специи, бьюсь об заклад, вкус был бы хороший и подгорелость не чувствовалась бы.
Она смотрит на цыпленка, изогнув бровь.
– Мне нравится, когда цыплята хорошо прожарены, – уверяет она меня, но я понимаю, что это не так, когда она отрывает ножку и кусает. Я бы мог наблюдать за ней весь день и даже не устал, изучая ее маленькие причуды. Например, когда ей что-то не нравится, она слегка поджимает губки. Или когда она хочет громко рассмеяться, но сдерживается, то прикрывает рот ладонью.
Я бы мог найти тысячи причин восхищаться ею, и это было бы лишь началом.
– Почему ты на меня так смотришь? – спрашивает она.