Стиратель (СИ)

День начал клониться к вечеру, когда я увидел на горизонте россыпь бревенчатых домиков. Над печными трубами поднимался дымок. Ну что же, дивный новый мир, я готов к встрече с твоими разумными обитателями. Робинзон выходит к своим Пятницам.

Глава 6 Не последний на свете низший

— Доброго дня! Подскажите, как найти вашего старшего?

Такой оказалась первая фраза, произнесенная мной вслух в новом мире. Впечатляющего эффекта она не произвела: щуплый паренек, ковыряющий вилами кучу соломы, глядит на меня без особого интереса и машет рукой куда-то в сторону амбаров.

Там, среди аккуратно увязанных снопов колосьев, стоят пять мужиков. Старший наполовину седой, у младшего только начали пробиваться усы, но с первого взгляда на их угрюмые грубоватые лица становится ясно, что они близкие родственники, вероятно — братья. У каждого в руках палка. на конце которой на сыромятном ремне болтается еще одна. Переводчик услужливо подсказывает, что на русском это называется «цеп».

Старший из братьев примечает меня и неторопливо подходит:

— Кто такой будешь? Какими судьбами? Чего у нас надобно?

Приветствия, видимо, по сельскому этикету считаются излишеством. Хорошо хоть переводчик мой с небрежной речью деревенщины справляется приемлемо, я сразу все понимаю.

— Бродячий лекарь я. Хочу предложить вам свои услуги. За умеренную плату.

Мужик оценивающе смотрит на меня. Почти слышу, как в его мозгах проворачиваются шестеренки. В конце концов он соображает, что особого спроса на труд целителя в этой глуши нет, потому мне можно много не платить.

— Да мы тут на здоровье не жалуемся, хвала Высшим, — говорит он наконец. — Разве что когда спину у кого ломит или, бывает, живот прихватит… Потому работы немного для тебя, бродячий лекарь. И заплатить мы тебе не можем, сами едва концы с концами сводим. Ежели согласишься помочь нашим недужным за кров и стол…

— А сколько вас здесь человек?

— Без малого шесть десятков. Нас пятеро братьев, да семьи наши, да работники.

— И ведь у каждого, если подумать, хоть какая-то хворь сыщется? Я всем помочь не обещаю, но что смогу, то сделаю для каждого. Стоят мои услуги дорого, но вам я готов пойти навстречу…

Удивительно, вроде бы этот сельский детина ничем не напоминает щуплого Автократыча, а взгляд у него сейчас точно такой же, как у нашего завотделением, когда он объясняет, почему в этом квартале урезаны премии.

— Дак у нас и денег-то нет. Мы подать только уплатили и на следующую копим… Могу тебе предложить пять монет.

Знать бы еще, много это или мало… то есть ясно, что мало, но насколько?

— Десять монет. И еще вы меня довезете до города.

— Далековато будет…

— Такова моя цена.

Детина чешет в затылке:

— Лады, все равно сыр на рынок везти. Довезем тебя до Пурвца. Пурвц — всем городам город. И семь монет сверх того. Идет?

— Идет…

Не в том я положении, чтобы торговаться.

— Тогда обожди малость, мы с братьями молотьбу как раз заканчиваем…

Возвращается к своим. Все берутся за цепы. Командует:

— Ну что, мужики, дружно начали!

Братья стучат цепами по рассыпанным колосьям на удивление слаженно, будто детали часового механизма. Сажусь на солому, вытягиваю усталые ноги и любуюсь тем, как другие работают.

Примерно полчаса спустя иду следом за братьями к большому дому. Как я понимаю, там живут они сами, их жены и россыпь разновозрастных потомков — старшие уже со своими мужьями и женами, младшие еще в люльках. Женщины здесь носят закрытые платья в пол и тёмные платки, закрывающие волосы и шею, и старательно прячут глаза, так что если я в глубине души надеялся пофлиртовать с раскованной селянкой, лучше об этом забыть. Ничего, авось в городе больше разнообразных возможностей — и в этом плане тоже.

Братья спорят, с кем я должен есть: с работниками, потому что работник, или с хозяевами, потому что гость? Старшой принимает решение в мою пользу, и меня приглашают в дом, где живет вся эта семья, размерами вполне тянущая на небольшой колхоз.

На ужин подают похлебку из такого же гороха, как тот, что был у меня в хижине. В ней плавают огрызки овощей, но, к моему разочарованию, ни волокна мяса. Порции скудные, хотя мне положили столько же, сколько другим мужикам — женщинам и детям полагается в два раза меньше еды. А я-то за этот долгий день уже раскатал губу на деревенские харчи, представляя себе розоватые ломтики сала и запеченную курочку… В конце ужина торжественно выносят покрытое расшитым полотенцем блюдо, но это не мясо — хлеб. Глава семьи лично делит его на всех, и кусочки оказываются такие тонкие, что через них можно было бы читать газету, если бы тут были газеты. Раз так питаются хозяева хутора, то что же остается работникам…