Король, отпустив ее руку, схватил ее в объятия. Она, испугавшись после сказанной колкости о старике, которая могла уязвить его, забыла уже и те большие ожидания, которые жаждала осуществить ее душа. Она покорно замерла, не дыша, в его сильных объятиях, которые доказывали, сколь пустопорожней была ее колкость — пустопорожней и оттого безвредной.
— Я покажу тебе, — горячо прошептал король Эрик в ее ухо и в волосы, — как тебе следует отвечать. Так хочу я, чтоб ты отвечала мне, Сигрид, как отвечала бы воителю, который любит тебя и не отпустит тебя. Не отпустит тебя, Сигрид Гордая.
Но она была такой напряженной и так обреченно корилась его объятиям, не произнося ни слова, что он немного отпустил ее. Она теперь стояла перед королем, держа руки за спиною и вперившись в него своими влажными непостижимыми очами.
— Я хорошо поняла, повелитель, что ты сильнее меня, — молвила она, — однако помни, что для каждого соглашения нужны две стороны.
— Это будет только справедливо и правильно, — ответил король, — Не стану я принуждать тебя, ни словом, ни делом. Однако на этом самом месте должна ты принять решение.
Она хранила молчание.
— Ну, так даю тебе сроку до завтрашнего утра, — молвил он.
Но она все так же молчала. Быть может, странные и пагубные мысли роились в ее голове, под перевитой тяжестью кос, которые отбрасывали в слабом солнечном свете мерцающие отблески красно-золотого огня. Спустя какое-то время она устремила на короля взгляд своих карих очей.
— И какого выбора ты от меня желаешь, повелитель? — молвила она.
— Какого? — сказал король. — Это такой вопрос, которому не требуется ответа.
И снова она замолчала. Взгляд ее взволновал бы любого мужчину — столь был он пристален и непостижим; так странствующий по незнакомому морю не ведает, безопасны ли глубины, над которыми он проплывает, или же они таят рифы, что станут причиной его гибели. Затем ресницы ее дрогнули и гордые губы ее смягчили свои очертания, и вся она теперь была покорившейся властелину красою.
— Желание сильного — закон, — молвила она и приблизилась, и он заключил ее в объятия.
4. Йомсборг
Жил в те дни в Йомсборге Пальнатоки из Фюна, и был он там вождем воинской дружины. Устроил он замечательно укрепленный град, который обрамляли сложенные из камней стены, и были там на выходе из бухты ворота сродни тем, что ставят на въезде в город, так что три сотни боевых кораблей могли войти и встать в бухте за этими воротами. А в замке или же цитадели были жилища для каждого, кто был в дружине или же, как некоторые говорили, был принят под закон йомсборгцев. И было достаточно хранилищ, чтоб складывать добро, которое они привозили из набегов, и много амбаров, полных зерна и муки, и копченой рыбы, и всякого рода провизии и запасов. А внутри цитадели был колодец, всегда полный пресной воды, и как с суши, так и с моря град нельзя было взять, ибо опоясывали его высокие неприступные стены и защищали скалистые утесы, омываемые морем.
И были там с Пальнатоки другие знатные люди: Буи Толстый из Борнхольма и Сигурд Колпак, брат его, и Бьёрн Рьяный, и трое сыновей Струт-Харальда, бывшего в те времена знаменитейшим ярлом в Сконе — звались они Сигвальди и Хеминг, и Торкель Высокий. Эти трое были шурьями Буи и Сигурда, поскольку Сигурд взял за себя Тофу, дочь Струт-Харальда. Кроме них, было в Йомсборге еще множество хёвдингов и людей значительных, все в самом расцвете сил, могучи и готовы вершить все по своей воле; кровожадны были они, будто готовые к прыжку волки в своей природной дикости. Однако же (это и составляло силу и мощь их дружины) каждый готов был во всем положиться на вождя, и покориться тем законам и установлениям, что завел Пальнатоки.