Стирбьёрн Сильный

Сидел на холме,
на арфе играл
пастух великанши,
Эггдер веселый;
над ним распевал
на деревьях лесных
кочет багряный
по имени Фьялар.
Запел над асами
Гуллинкамби,
он будит героев
Отца Дружин;
другой под землей
первому вторит
петух черно-красный
у Хель чертога.
Гарм лает громко
у Гнипахеллира,
привязь не выдержит —
вырвется Жадный.
Ей многое ведомо,
все я провижу
судьбы могучих
славных богов.
Братья начнут
биться друг с другом,
родичи близкие
в распрях погибнут;
тягостно в мире,
великий блуд,
век мечей и секир,
треснут щиты,
век бурь и волков
до гибели мира;
щадить человек
человека не станет.
Игру завели
Мимира дети,
конец возвещен
рогом Гьяллархорн;
Хеймдалль трубит,
поднял он рог,
с черепом Мимира
Один беседует.
Трепещет Иггдрасиль,
ясень высокий,
гудит древний ствол,
турс вырывается.
В ужасе все
на дорогах в Хель,
прежде чем Сурта
родич заглотит.
Гарм лает громко
у Гнипахеллира,
привязь не выдержит —
вырвется Жадный.
Что же с асами?
Что же с альвами?
Гудит Ётунхейм,
асы на тинге;
карлики стонут
пред каменным входом
в скалах родных —
довольно ль вам этого?
Хрюм едет с востока,
щитом заслонясь;
Ёрмунганд гневно
поворотился;
змей бьет о волны,
клекочет орел,
павших терзает;
Нагльфар плывет.
С востока в ладье
Муспелля люди
плывут по волнам,
а Локи правит;
едут с Волком
сыны великанов,
в ладье с ними брат
Бюлейста едет.
Сурт едет с юга
с губящим ветви,
солнце блестит
на мечах богов;
рушатся горы,
мрут великанши;
в Хель идут люди,
расколото небо.
Гарм лает громко
у Гнипахеллира,
привязь не выдержит —
вырвется Жадный.

После того, как окончил Бьёрн песню, некоторое время стояла мертвая тишина. Затем королевский жрец вскочил, из уст его беспорядочно, словно вода из узкого горлышка, запрыгали слова о сквернословии и богохульстве; и очевидным было для него то, что даны должны отплатить Бьёрну чем-нибудь худым. К концу этой речи люди короля, что сидели подле священника, встали и, схватив его крепко, но так, дабы не причинить ему вреда, вывели к двери. Остальные же сидели молча, пристыженные, чувствуя себя неловко; и только спустя время вновь принялись пить и есть, не слишком, однако, весело. Но король, чье большое плоское лицо было мертвецки бледным даже в теплом свете огней, продолжал во все глаза смотреть на Стирбьёрна так, словно тот был самим Суртом с пламенеющим мечом, возглавляющим своих демонов в походе на Вальхаллу.

6. Дочь короля данов

На следующий день пришла Тири, королевская дочь, к Бьёрну и отозвала его в сторону.

— Отчего спел ты прошлым вечером перед королем столь дурную песнь? — спросила она.

Бьёрн, не ответив ничего, ждал, что будет.

— Я не знаю, что там было, кроме самой песни, — молвила она, — но король, отец мой, впал в великое беспокойство и всю ночь глаз не сомкнул.

— Жаль мне слышать это, — сказал Бьёрн, — однако недорослей больше занимает то, что хочет вымолвить их рот, чем нечто, вроде песен, входящее в их уши.

— Я не стану говорить с тобой, — сказала Тири, — раз ты насмешничаешь.

Бьёрн сказал:

— Не стану я более насмешничать, королевна.

Тири смущенно взглянула на него своими большими глазами. Казалось, она не может решить, с чего начать. Бьёрн подумал, что он сейчас для нее друг, помогающий в нужде, и что молчание ее — знак того, что она не в силах решить, стоит ли он ее доверия, и опасается говорить с посторонним начистоту.

— Если я неладно поступил прошлым вечером, — молвил он, — ничто не утешит меня сильнее, как возможность услужить тебе, насколько это в моих силах, чтобы загладить худое.

— Что ж, правда, — наконец, сказала Тири, — ты можешь кое-что сделать для меня.

Она снова погрузилась в молчание. Бьёрн, чтобы помочь ей, сказал:

— Я умею хранить тайны.