Король отправил ярла Ульфа посланником к королю Харальду Гормсону, сговаривать его дочь за Стирбьёрна замуж. Король Харальд сперва упрямился, говоря, что она уже обещана королю вендов. Но, в конце концов, он вынужден был признать, что велись лишь разговоры, и ничего не было решено. А теперь, видя, сколь сильно желает король Эрик этого брака, и зная, что дружба с королем шведским дорогого стоит, и что Стирбьёрн из тех людей, с которыми накладно ссориться и которых нежелательно иметь врагами, да и от Йомсборга рукой подать до его королевства, он дал ярлу Ульфу свое согласие и обещание прислать дочь в Уппсалу как можно скорее. И дано было это обещание едва ли по доброй воле: подобно большому куску мяса, который его желудок не в силах переварить, тяжестью лежала на сердце короля данов память о том, как Стирбьёрн взял над ним верх прошлой зимой в Роскилле, и как говорил он (хоть и в шутку), что поступит с королем и Датской землей, как ему заблагорассудится.
Уже давно каждый в Уппсале уразумел, какой король им достанется в лице Стирбьёрна. И они хорошо видели, что он теперь вырос и превратился в настоящего короля, и все принимали его как короля, чувствуя его силу. И также отмечали все, что эти двое, король Эрик и Стирбьёрн, были во всем заодно, и что рады были они друг другу так, как это редко бывает меж людей. И большинство славило этот союз и радовалось ему, однако же были и те, кто, глядя на это, только покачивал головой.
Явился Торгнир однажды вечером к королю, и было похоже, что рассчитывает он убедить короля переменить решение, пока не стало слишком поздно. Король велел ему говорить.
— Ты слышал, король, — молвил Торгнир, — все то же, что слышал и я. И ты видел то же, что видел и я. Он ничуть не изменился. В Хольмгарде и на востоке он превозмог всех. Он держит в руках Йомсборг. Он запугал короля данов в его собственном доме и покинул Датскую землю, угрожая и насмехаясь над ним. Он не привязан ни к одному месту, но все привязано к нему. В земле свеев он считает всех людей, кроме тебя одного, лишь своими трелами или бондами. Отдай ему весь мир, король — но только не отдавай Швеции.
Король его выслушал со вниманием и терпением, которого трудно было от него ожидать. Затем мягко сказал, что слова Торгнира лишь сотрясают воздух, поскольку его решение по поводу Стирбьёрна и его части королевства уже принято, и ни Торгнир, ни народ свеев, и никто другой в Северных землях не сможет заставить его поколебаться. Более Торгнир не говорил о том.
Каждый день Стирбьёрн боролся с Моулди, которого оставил он на трела по имени Эрланд, чтоб тот о нем заботился, пока Стирбьёрн будет на чужбине. Моулди достиг своего полного роста и зрелости, он не был так велик, как другие быки, но был тем не менее кряжистым и тяжелым. Нрав его был злобен и упрям, и трелы не решались его трогать, если находился он не в настрое. Но Стирбьёрна он признал как только увидел, что после стольких лет было удивительным. И хоть никто не мог смирить его против его воли, со Стирбьёрном он был ласков как маленький телок.
Однажды, когда Стирбьёрн боролся с Моулди на берегу близ Уппсалы, пришла королева Сигрид и следила за их состязанием так же, как следила она за ними когда-то на погребальном холме короля Олафа в утро после убийства Аки. Когда схватка их была закончена, и Стирбьёрн встал, тяжело дыша, заметил он королеву и поздоровался с ней, а она молвила:
— Твой бык теперь вырос слишком большим и могучим для тебя, хоть и прозывают тебя Стирбьёрном Сильным. Он позволяет брать над ним верх лишь для того, чтобы тебя потешить. Если он захочет, то швырнет тебя словно мяч.
— Ну уж, — сказал Стирбьёрн, смеясь, — не думаю, что ты говорила бы так, если бы тебе довелось почувствовать на себе его толчок, как вот мне сейчас.
— И то же самое, — отвечала Сигрид, — с другими, не только с твоим бычком. Все должны тебя ублажать, служить тебе. Думаю, это тебе не на пользу.
— Я не знаю, — сказал Стирбьёрн, прижимаясь лицом к мягкой серой меховой морде Моулди. — Что ты на это скажешь, Моулди?
— Итак, ты женишься на Тири? — спросила королева спустя какое-то время.
— Похоже на то, — отвечал он.
— Не следует просить короля, твоего дядю, сватать ее за тебя, — сказал она.
— Он послал моего опекуна, — сказал Стирбьёрн.
— Король, дядя твой — хороший сват, — сказал королева Сигрид. — Однако же и он как-то раз получил «нет» в ответ.
Стирбьёрн сказал:
— Никогда я что-то о таком не слыхивал.
— Ну что ж, в мире есть немало того, о чем ты не слыхивал, — сказала она, — хоть и знаешь ты много.
Отвечал Стирбьёрн:
— Небольшого, видать, ума та дева, что отказала ему.
— Я скажу тебе, — молвила Сигрид, — что это я отказала ему. Но я скажу, отчего я ему отказала — оттого, что считала — он сватает меня не для себя, а для другого.
Сказав это, она мельком взглянула на него и затем отвела глаза.
— Так что должна теперь кое-чему научить тебя, ибо имею на то право, — сказала она. — Следует тебе знать, что хорош тот сват, который выбирает с умом, и наилучшее — для себя.
Стирбьёрн сказал: