Стирбьёрн Сильный

— К погребальному холму, — сказал он. Моулди повернулся и направился в обратную сторону. Стирбьёрн поймал его и уже без яростной борьбы (так как оба они порядком устали и выдохлись, и не желали более испытывать друг друга в серьезном состязании, но лишь хотели слегка напомнить о шутливом соперничестве) наполовину втащил, наполовину втолкнул его на холм. Там они отдохнули час или более: один — прилаживая наконечники к своим стрелам, а другой — жуя свою жвачку. В миле или более к востоку, налево от них, вздымались каменистые склоны Виндбергсфелля, к югу почти от самого подножия по низинам за Уппсалой текли воды Фири. Низины простирались до самой Сигтуны и моря, а к западу далекие горы Упланда серели в свете утра.

Когда Моулди сполна насладился своей жвачкой, он встал и легонько толкнул Стирбьёрна сзади. Стирбьёрн вскочил и поймал его за рога, и снова они сражались и боролись на вершине холма, пока Стирбьёрн не прижал голову Моулди к земле и навалился сверху, удерживая его всеми своими силами. Долго лежали они так, снова и снова пытался Моулди подняться, рывками и толчками всего тела, а Стирбьёрн всей силой и тяжестью прижимал его к земле, смеясь ему в коричневое мохнатое ухо.

Вскоре Моулди уже лежал тихо, будто давая понять, что на сей раз его одолели. Стирбьёрн отпустил его и перекатился на спину. Глаза его были закрыты, сильные мускулистые руки легли расслабленно — пальцами правой он поглаживал и почесывал морду Моулди, зарывшись в густую теплую шерсть, а левую сжимал и разжимал, чтобы снять боль в пальцах от долгого стискивания ребристых рогов. Грудь его, широкая как у немногих из взрослых мужчин, вздымалась и опускалась от медленного, глубокого и мерного дыхания. Так лежал он, закрыв глаза, губы его приоткрылись, словно у спящего, что едва улыбается во сне. И все это время он не чуял, что кто-то безмолвно поднялся за ним на холм, и стоял, наблюдая борьбу и поединки, тяжело дышащих быка и юношу, великолепную мощь рук и ног Стирбьёрна, напрягавшего каждую мышцу, каждую жилу в борьбе; недвижно и молча наблюдали за ними.

Стояла и смотрела на них высокая девушка; она присобрала одной рукой свое темное платье, так что видны были тонкие щиколотки. Темно-рыжие волосы ее были перевиты золотыми шнурами и разделены на два толстых жгута, и доставали они до ее колен. Она была отлично сложена, с высокой грудью и тонкой талией,

Чувствовалась в ней мужская твердость, и все же была она по-женски грациозна. Стать ее была подобна гордой драконьей голове на форштевне боевого корабля, бороздящего бурные моря, и лицо ее, хоть она едва ли достигла возраста взрослой женщины, напоминало о королеве древних времен Брюнхильд или о Гудрун из Лаксривердэйл, или о других женщинах, рожденных на погибель мужчинам.

Нет, наблюдавшая внимательными темно-карими глазами за усилиями Стирбьёрна, боровшегося с быком на вершине погребального холма его отца, не была ни Гудрун из Исландии, ни Брюнхильд, дочерью Будли, вернувшейся после своей поездки в Хель. Звалась она Сигрид, дочь Скогал-Тости из Арланда, одного из самых могущественных и благородных людей Швеции, которому не доставало лишь титула. Несколько дней назад она приехала вместе со своим отцом из родного дома на праздник и в гости к королю Эрику Бьёрнсону.

Открыв, наконец, глаза и увидев ее, Стирбьёрн встал, слегка сконфуженный и устыженный, и приветствовал ее. Он легонько толкнул Моулди по носу тыльной стороной ладони, тот поднялся на ноги и начал спускаться с холма.

— Что за диковинное у вас соревнование, — молвила Сигрид. — Что это у тебя за корова?

— Это не корова, — отвечал Стирбьёрн. — Это мой бык. Он прибыл из северных земель, далеко за Хельзингландом. Его зовут Моулди.

Он снова принялся возиться со своими стрелами, оттачивая их наконечники. Сигрид наблюдала за его работой, стоя у него за спиной и смотря через его плечо. Стирбьёрн же теперь обращал на нее не больше внимания, чем если бы на ее месте был его бычок.

— Можно мне присесть тут? — наконец спросила она.

— Как тебе будет угодно, — отвечал Стирбьёрн.

Сигрид села позади него с грацией морской птицы, опустившейся на волну. Его плечо было теперь обращено к ней, но он снова погрузился в работу. Оставшись без внимания, она сидела тихо, наблюдая за тем, что он делает, но более всего смотря на него самого.

— Стрелы — оружие, достойное лишь женщин, — сказал спустя какое-то время Стирбьёрн. — Не знаю, для чего я вожусь с ними.

Сигрид ничего не сказала, взор ее был прикован к игре сильных мышц под кожей его рук и плеч, стройным ногам и густым золотистым волосам.

— Достойно удивления, что тебе нравится сидеть в одиночестве в подобных местах, — молвила она.

Стирбьёрн на это ничего не ответил. Она была так близко от него, что ее дыхание, сладкое как молоко, мешалось с его собственным дыханием.

— Немногие люди способны удержать лежащим на земле такого быка, — сказала она.

— Он иной раз тоже бросает меня на землю, — отвечал Стирбьёрн.