- Еще склон, еще гора, еще один проклятый перевал! - застонал Гарелко, едва они вскарабкались на крутизну. - Реваст, умоляю, понеси старичка!
Татенал вмешался: - Склонен думать, седло перевала будет высоко. Тем безопаснее от потопа. Реваст, обдумай мою идею насчет следующей ночевки. Хижина с круглой крышей и прочными борта... стенами...
Сон Татенала о потопе был отнюдь не первым. Уже годы его преследовали сны о катастрофе, и воля раз за разом оказывалась бессильной. За вуалью сна его разум имел обыкновение забредать в странные места, словно душа считала себя пропащей. Пейзажи искаженные, знакомые и неведомые, и он видит лица: знакомые и неведомые, и проходит мимо, и они оборачиваются и бормочут на смеси языков, становясь вестниками смущения.
Вечным было лишь ощущение ужаса, словно разлитый в воздухе запах. Корни гор прогнили и ослабли - лишь он может ощущать дрожь, предтечу неминуемого обрушения. Щупальце дыма в ветерке - никто иной не уловит отблеска буйного пламени в гуще леса, нарастающий рев пожара. Болезнь скота, птицы падают с неба, деревенские коты отравились и подыхают под телегами. Каждый раз один Татенал видит знаки, никто не внемлет крикам предостережения, и последним гибнет в катастрофе - уставший, скулящий, но трезво оценивающий масштабы бедствий.
Пророки наслаждаются непониманием. Радуются, когда оказались правы, и наслаждаются, видя, как бедствия и страдания поражают глупцов, дерзких насмешников. Татенал давно приучился держать страхи при себе, лишь иногда исповедуясь близким товарищам. Их брань и ворчание утешали, позволяли не думать много. Знакомые голоса убирали жало из обидных слов. Привычные узоры жизни, знакомые, как поношенная одежда.
Нетрудно собрать сцены разрушений, вспомнить особые детали и понять тот главный страх, что таится за всеми ними, вызывает их. И едва ли он уникален в ужасе перед смертью. Воины смотрят ей в лицо в каждом бою и кураж - лишь видимая сторона маски, а сторона обратная, прилипшая к лицам, холодна и смердит страхом. Женщины, хозяйки очагов, госпожи ферм с мириадами жизней, метут полы и шьют одеяла, и тянут мужей под меха, зажигают огни против мрака. Пастухи считают овец, выискивая следы волков на горных тропах. Дровосеки тащат деревья, сражаясь со своими страхами, ищут оправдания в ремесле. Поэты и певцы вытягивают страсти из душ, возбуждают эмоции и, по сути, видят в том гарантию бессмертия.
Враг стоит за каждым делом, каждый поступком. Враг бежит следом или таится в засаде. Его нельзя победить, он не знает поражений.
Татенал отлично понимал Джагута, Худа. Понимал его призыв и гнев, заставивший его дать такую клятву. Понимал и тщету всего происходящего.
Средний среди мужей, он ощущал себя колеблющимся мостом. Юнец Реваст тащится с одного края, старик Гарелко - с другого. Их позиции неизменны, но поход сквозь время не остановить. Пока смерть не заберет одного. И тогда путешествие превратится в скольжение и падение. Если мир предсказуем, Гарелко падет первым, Татенал займет место старшего и, если Лейза Грач не изменит привычкам, Реваст окажется средним на мосту.
Уму Татенала эта конструкция казалась неуклюжей - но вот же она, упрямая и неизменная. Он не был особенно доволен, ощущая нехватку изящества и бессмысленность.
Он понял природу любви, которую ощущал к товарищам. Они в одном строю, Лейза напротив. Подробности не важны. Ни одна душа не заслуживает одиночества, потому и существуют семьи. Во снах он видел, как потоп уносит семью. Снова и снова видел себя одиноким.