Она и забыла про кубок в руке, выпив лишь сейчас. Почти все за столом пили с той же жадностью.
Допив, она оперлась о стену и позволила глазам зарыться. Вообразила сияние какого-то неведомого, но вечно зовущего дня. А у ног спал злобный пес.
- Я отправлюсь в любимую комнату, - сказала Сендалат Друкорлат, и глаза ее странно сияли в темноте кареты. - В башне, самой высокой башне цитадели.
Стискивая в руках тяжелое дитя, Вренек кивнул сидевшей напротив женщине и улыбнулся. Сломленные взрослые часто ведут себя подобно детям; он мог только гадать, что же ломается в их головах. Бежать в детство означает искать в прошлом что-то простое, хотя лично, будучи еще ребенком, не находил в жизни никакой простоты.
- Я знала однорукого мужчину, - продолжала Сендалат. - Он оставлял мне камешки в условленном месте. Оставлял камешки, как оставил мальчика. Ты ведь знаешь его, Вренек. Его назвали Орфанталь. Я отослала его с выдуманной историей, чтобы никто не знал. Да мало это принесло пользы. Вот чем мужчины занимаются с женщинами в густой траве.
Сидевшая около Вренека хронист Сорка кашлянула и потянулась за трубкой. - Воспоминания, кои лучше держать при себе, миледи, в такой компании. - Она начала набивать чашу трубки прессованным ржавым листом.
Снаружи в качающуюся, накренившуюся карету неслось тяжелое дыхание - домовые клинки налегали плечами на колеса, толкая повозку сквозь смешанный с глиной снег. Боевые кони бесились в плохо прилаженных ярмах, и все споры прошлой ночи, когда волов забили на мясо, вспомнились Вренеку. Мастер-конюший бранил упрямых скакунов, но в голосе его слышались слезы.
- Она назвала меня ребенком, когда я родила Орфанталя, - сказала Сендалат Сорке. - У ребенка уже ребенок.
- Тем не менее. - Полетели искры, дым просочился, расцвел и улетел в щель окна.
- Капитан Айвис раздел меня.
Сорка закашлялась. - Извините?
Вренек поглядел в личико девочки, так сладко сопящей в меховой пеленке. Так мало времени прошло, так редко мать давала ей титьку, чтобы успокоить голод, но Корлат стала вдвое тяжелее - или так говорит лекарь Прок. Она снова спала, лицо черней чернил, волосы уже длинные и густые.
- Было так жарко, - не унималась Сендалат. - А его руки на мне... такие нежные...
- Миледи, умоляю - сменим тему.
- Тут ничего не поделаешь. Потребности, понятные всем вокруг. Комната безопасна, единственное безопасное место в мире, вверх по ступеням - шлеп, шлеп, шлеп босые ноги! Вверх и вверх, к черной двери и бронзовому кольцу, и внутрь! Скрыть засов, беги к окну! Вниз и вниз стремятся глаза, к народу на мосту, к черной-черной воде!
Корлат мягко пошевелилась в его руках и снова затихла.
- Лорд Аномандер тогда был смелее, - произнесла Сендалат суровым тоном.
Сорка хмыкнула. - Волшебство может ослабить самых лучших, миледи. Не Азатенай ли остановил его руку? Зря вы вините Первого Сына.
- Вверх в башню, там мы будем безопасны, туда не доберется пламя.
Корлат открыла глазки и поглядела в глаза Вренека, и он почувствовал, что его лицо краснеет. Эти глаза, такие большие, такие темные и понимающие, всегда вызывали в нем потрясение. - Миледи, она проснулась. Возьмете?
Глаза Сендалат потускнели. - Она еще не готова.
- Миледи?
- Взять меч в руку. Поклясться его защищать. Моего сына, единственного сына. Я сковываю ее нерушимыми цепями. Вовек нерушимыми.
Гнев в ее взоре заставил Вренека отвернуться. Сорка постучала трубкой по раме окошка, перетрясая остатки листа, и начала дымить, иногда обдавая и Вренека.
Голова кружилась. Взглянув на Корлат сквозь клубы дыма, он увидел улыбку.