Тогда же, в сентябре 2008 года, когда возобновилась старинная вражда Хокинга и Хиггса, Хокингу выпала честь символически “перерезать ленточку” на новом украшении, появившемся в древнем центре Кембриджа. Колледж Корпус-Кристи, обладатель самого старинного университетского двора, приобрел и установил на углу Бенет-стрит и Кингс-парейд огромные механические часы без стрелок: секунды, минуты и часы отсчитывались вспышками голубых лампочек в форме слезинок на концентрических кругах, охватывавших циферблат диаметром в полтора метра. Огромный золотой циферблат весь был покрыт трещинами, пузырями, словно в тот момент, когда металл плавился, в него уронили камень. Так изображался Большой взрыв, запустивший пульсацию времени[426]
.Сверкающий механизм увековечивает память великого часовщика Джона Харрисона: в XVIII веке он решил проблему определения долготы и в том числе изобрел “кузнечиковый спуск”. Часовщик и спонсор колледжа Корпус-Кристи Джон Тейлор окончил университет в 1950-х и с тех пор прославился многими изобретениями. Старинные часы – его страсть. Тейлор выполнил своего “кузнечика” в виде гигантской, устрашающего вида саранчи. Прекрасная и грозная прожорливая тварь неустанно ползет по верхнему краю часов. Она запускает лапки-рычаги в зубцы гигантской часовой шестерни, которая вращается вокруг наружного циферблата, и, как делал это кузнечик Харрисона, сдерживает и выравнивает скорость вращения. Это чудище именуется “хронофагом”, пожирателем времени[427]
.Когда часы бьют час, то не привычным перезвоном, а звяканьем железных цепей о гроб, грохотом молотка, забивающего в деревянную крышку последний гвоздь, – все это спрятано внутри часов.
Вполне естественно, что именно Хокингу выпала честь публичного открытия этого великолепного механизма. Стивен Хокинг сделался олицетворением Большого взрыва и “краткой истории” времени. Он приручил время, превратил его в еще одно измерение пространства. И мистически продлил время собственной жизни, обманув то прожорливое существо на циферблате.
Тихое торжество
И все же время шло, даже для Хокинга. Годом позже, 30 сентября 2009 года, ему пришлось отказаться от звания Лукасовского профессора математики, которое он носил тридцать лет, – по уставу университета профессорам полагается в шестьдесят семь покидать кафедру. Преемником Хокинга стал Майкл Грин, известный физик-теоретик, специалист по теории струн.
В отличие от шестидесятилетия, отставка была отмечена в узком кругу, выпили шампанского на кафедре. Особых изменений не произошло – все то же до отказа перегруженное расписание, научная работа, кабинет в DAMPT. Теперь официальная должность Хокинга называлась “руководитель исследований Кембриджского центра теоретической космологии”. Ни на просторный угловой кабинет, ни на прилегающие к нему помещения, отведенные для личного секретаря и помогающего Хокингу аспиранта, никто не покушался. В записи радиовыступления на Би-би-си Хокинг подчеркивал, что не уходит на пенсию, меняется лишь название должности. Он завершил свою речь словами: “Эта эпоха – прекрасное время, чтобы жить и заниматься теоретической физикой. За последние сорок лет наши представления о вселенной радикально изменились, и я рад, что смог внести свой вклад в эту работу. Я хочу разделить со всеми свой интерес, свой энтузиазм. Миг озарения, эврика, когда открываешь нечто никому прежде не ведомое, – с чем это сравнить? Не стану сравнивать с сексом, тем более что этот миг длится дольше”[428]
.В тот год Хокинг неоднократно грозился покинуть Кембридж и даже Англию в знак протеста против предполагавшегося сокращения финансирования фундаментальных исследований – вроде тех, которыми он занимался, – и государственной поддержки научного образования, к которому он так упорно подталкивал молодежь. Вместо этого основные средства собирались вложить в прикладную, промышленную науку, чтобы заработать побольше денег. Хокинг уже десять лет протестовал против подобной расстановки приоритетов – “невежественной по отношению к прошлому и слепой по отношению к будущему”, как он выражался. “Нелепо требовать от каждого научного проекта промышленной отдачи. Многие ли из великих открытий прошлого, на которые теперь опираются современные технологии, были осуществлены в поисках немедленной выгоды для промышленности? Да ни единое!”[429]