Ну и ну! Новое осложнение! Графиня вовсе не влюблена в принца, она даже обозвала молодого Бурбона щенком!
— Вас, по-видимому, интересует его судьба?
— Интересует? Еще бы! Я же сама его выкормила.
— Вы… его… что? — только и смог пробормотать великий сыщик, и его обычно бесстрастное лицо покрылось ярким румянцем.
— Я его сама выкормила, — отвечала графиня, — и теперь могла бы получить за него десять тысяч фунтов. Не удивительно, что я хочу, чтобы его скорее вернули в Париж! Но только имейте в виду, — продолжала она, — если у принца купирован хвост или испорчена отметина на животе, — тогда пусть уж лучше его совсем уберут.
У великого сыщика закружилась голова, он прислонился к стене. Хладнокровное признание прекрасной посетительницы потрясло его до мозга костей. Она — мать молодого Бурбона; она связана незаконными узами с одной из величайших в Европе фамилий; она истратила все свое состояние на какой-то роялистский заговор, хотя, инстинктом постигнув законы европейской политики, прекрасно понимает, что даже простое удаление наследственных примет принца может лишить его поддержки французского народа.
Графиня надела тиару и удалилась.
Вошел секретарь.
— Получены три совершенно непонятные телеграммы из Парижа, — сказал он и протянул первую. Она гласила: «
Эти слова привели великого сыщика в явное замешательство.
Он прочел вторую телеграмму: «
И, наконец, третью: «
Сыщик и его секретарь молча смотрели друг на друга.
Все это было совершенно непостижимо. Тайна казалась непроницаемой. Она сводила с ума.
Наконец великий сыщик заговорил:
— Дайте мне мое домино. Придется проследить каждую нить отдельно.
Он помолчал, пока его острый ум быстро анализировал и синтезировал наличные данные.
— Молодой человек, — бормотал он, — очевидно, молодой, поскольку графиня назвала его щенком; с длинной головой и отвислыми губами (вероятно, сильно пьет!), с белой отметиной на спине (первый предвестник тяжких последствий распутной жизни). Да, да, эта нить быстро приведет меня к цели.
Великий сыщик встал.
Он завернулся в длинный черный плащ. Белые бакенбарды и синие очки дополнили его туалет.
В таком совершенно неузнаваемом виде он отправился в путь.
Поиски начались.
Четыре дня он бродил по Лондону.
Он обошел все бары. В каждом выпивал по стакану рома. В одни он заходил переодетый матросом, в другие — солдатом. В некоторых он появлялся в одежде священника. Поскольку он всегда платил наличными, на него никто не обращал внимания.
Но поиски оказались безрезультатными.
Однажды подозрение пало на каких-то двух молодых людей. Их арестовали, но тут же выпустили. Ни в том, ни в другом случае приметы не совпадали полностью.
У одного были длинная голова и отвислые губы, но не было отметины на спине.
У другого была отметина, но он не умел лаять.
Итак, ни один из них не был молодым Бурбоном.
Великий сыщик продолжал поиски, не останавливаясь ни перед чем.
Как-то ночью он тайно проник в дом премьер-министра. Обыскал его сверху донизу. Измерил все окна и двери. Поднял все половицы. Обследовал водопровод, канализацию и мебель. Нигде ничего!
Так же потихоньку пробрался он во дворец архиепископа. Обыскал его сверху донизу. Переодевшись певчим, отстоял службу в церкви. Нигде ничего.
Все еще не теряя надежды, великий сыщик проник в дом графини Уопли. Он переоделся горничной и поступил к ней на службу.
Тут-то он и напал на след, который привел его к разгадке тайны.
В будуаре графини на стене в большой раме висела фотография. Это был портрет.
А под ним стояло: «Принц Вюртембергский».
На портрете была изображена такса.
Очень длинное туловище, широкие уши, некупированный хвост, короткие задние ноги — словом, совпадали все приметы.
На какую-то долю секунды мозг великого сыщика словно озарила вспышка молнии, и он проник в суть тайны.
Принц был собакой!
Быстро накинув домино поверх платья горничной, он бросился на улицу, подозвал проезжавший мимо кэб и мгновенно оказался у себя в конторе.
— Я раскрыл ее! — задыхаясь, крикнул он секретарю. — Загадка разгадана. Я соединил все звенья. Путем чистого анализа я дошел до правильного решения. Слушайте же: задние ноги, отметина на спине, отвислые губы, щенок… Как? Неужели это вам ничего не подсказывает?
— Ничего, — в полном недоумении отвечал секретарь, — задача кажется мне совершенно неразрешимой.
Великий сыщик понемногу успокоился и снисходительно улыбнулся: