Сто бед (сборник)

На вокзале Нормална нам повстречались какие-то босяки. Женский голос из репродуктора придал торжественности нашей походке: «Отправление поезда Сараево – Меткович – Кардельево через пять минут. Просим путешественников и деловых людей пройти в вагон!»

Мы заняли лучшие места в пустом вагоне-ресторане. Цоро и Црни смотрели в окно, а меня проводница застала погруженным в чтение романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Она была высокая, рыжая, с глазами, отливающими фиолетовым, как у Элизабет Тейлор. Мои дружки поправляли наручные часы, поддернув рукава и потряхивая запястьями. На самом деле таким образом они привыкали к своим взятым напрокат костюмам. И пытались походить на шпану постарше: на тех, про кого на Горице говорили: «Да, книжонки-то они почитывают, но это же хулиганье!»

– Ваши билеты, пожалуйста!

– Они у дяди. Чедо Капора!

– У дяди? – с подозрением разглядывая меня, повторила девушка.

– Да.

– Ну и где же он, твой дядя?

– Дает интервью для радио и телевидения Сараева.

– Где?

– Вон в том здании, напротив.

– Такой коротышка с седыми бачками?

– Он самый! – воскликнул я, не имея понятия, как выглядит Чедо Капор.

– Да я же его знаю!

– Супер, куколка! Значит, тебе ясно, к кому обратиться!

– Когда я работала на белградском поезде, он однажды как раз в нем ехал.

– А это мои кузены из Требинье.

Цоро протянул руку для рукопожатия и представился Николой Койовичем из Требиньской Шумы, а Црни – его родственником по имени Момчило.

– Мы едем в Кардельево, чтобы госпитализировать мою мать. Она умирает, дядя сделал все необходимое для того, чтобы она еще несколько дней после операции пробыла в неумской больнице. Но, по его словам, ей недолго осталось…

– В прошлом месяце умер брат моей матери. Что будете пить? – спросила девушка, встретившись со мной взглядом – всего на долю секунды, ровно на столько, сколько понадобилось Ингемару Стенмарку, чтобы завоевать кубок мира по лыжам.

День был жаркий, испарения от колесной смазки поднимались в пустой вагон-ресторан, смешивались с запахом мыла в обертках с логотипом югославских железных дорог, «ЮЖ». Едва девушка отошла за стойку, в вагоне появились трое мужчин в серых костюмах. Из их разговора мы поняли, что они работают в ООН и сопровождают какого-то фрица, инспектора качества заливов.

– Нор-ма! – невнятно пробормотал фриц по-сербски. – Вы даже себе не представляете, что это такое!

– Мы наведем там порядок. И среди контингента, и на производстве. И даже в этой чертовой норме, если надо!

– Ты собираешься навести порядок в норме?

Явно обеспокоенная, девушка вернулась, поставила на стол напитки и протянула ко мне руки:

– Болезнь… мы понятия не имеем, что это такое, пока не потеряем близкого человека… Пожалуйста, пощупай мне пульс.

Ее сердце билось под моим указательным пальцем. Когда отец выпивал слишком много, у него случалась сердечная аритмия. И я, черт знает как давно, умел считать пульс. Несмотря на частые и неравномерные удары, я постарался успокоить ее:

– Все в порядке. А в чем проблема?

– Стоит кому-нибудь заговорить о смерти, я делаюсь сама не своя…

– Избавь меня от этого! – встрял Црни.

– Но без жизни ничего нет!

Поезд тронулся, от толчка толстый фриц, который разорялся о стандартизации, рухнул на пол. Двое других серых костюмов бросились поднимать его, но разгон поезда и их сбил с ног.

Я подскочил к окну, открыл его и свесился наружу:

– Дядя! Мой дядя!

Проводница спокойно подошла и тоже высунулась в окно. Ее волосы развевались у меня перед глазами.

– Прекрати трепать про своего дядю, негодник! Хочешь меня провести, я знаю!

– Дядя! Дядя! – не унимался я.

– Меня зовут Амра, я живу на улице Горуша. Шкорича знаешь?

– Шкорич… Шкорич…

– Правый крайний нападающий команды Игмана из Храсницы. Потом он играл у Желья в полузащите.

– Ну да, конечно! Я только его и знаю!

– Когда мне было пятнадцать, он увез меня во Францию. Он тогда подписал контракт в Метце.

Амра достала фотографию. На ней девушка была запечатлена в бикини, с изящно выставленной вперед левой ногой, возле каменной стены пляжа в Сплите.

– Все вы, мужчины, одинаковые!

– Как это… одинаковые?

– Поначалу мы были друзья-приятели, а потом он стал относиться ко мне как к прислуге. Я быстренько нашла себе француза, начальника лаборатории, где делают анализы. Богатого, но тоскливого до слез. Через два месяца, – прыснула она, повернувшись ко мне лицом, – я сделала ноги. Так как тебя звать?

– Момо Капор.

– Ты меня держишь за дуру необразованную?

– Где бы я поднабрался такого?

– Я пять лет назад прочла «Записки некой Аны».

– Значит, ты слышала про академиков: у всех есть любовницы, своих жен они не любят, но развестись не осмеливаются…

Я хитрил.

– Кстати, о любовницах. Твоего предка как звать?

– Я тебе уже говорил, Капор.

– Нет, его зовут Брацо Калем! Он у нас постоянный пассажир!

Онемев от изумления, я уставился на нее. Но быстро совладал с собой. Даже если бы меня убили на месте, ни за что не признался бы, что я не Момо Капор.

– Брехня!

– Что брехня? Может, твой предок не служит в Исполнительном вече?

– Должно быть, ты путаешь…

Она, улыбаясь, покачала головой из стороны в сторону.