Сто дней Наполеона

В феврале 1800 года первый консул Бонапарт переселяется в Тюильри: что ни говори, а в королевском дворце жить гораздо приятнее, чем, к примеру, снимать квартиру в доме столяра, как это делал Робеспьер. Пребывание в Тюильри, видимо, наложило некоторый дополнительный отпечаток на характер последующих действий первого консула: когда в декабре 1800 года на Бонапарта было совершено роялистское покушение, он обрушил беспощадные репрессии на республиканскую оппозицию, многие из участников которой были сосланы, расстреляны и гильотинированы. Кроме того, под предлогом борьбы с разбойничьими шайками (возглавляемыми преимущественно роялистами) в провинциях, Бонапарт учредил чрезвычайные суды, которые могли казнить кого угодно и за что угодно. 8 мая 1802 года Сенат постановил заранее переизбрать первого консула на новый десятилетний срок, а 2 августа того же года Бонапарт стал пожизненным консулом. Наконец, в 1804 году Папа Пий VII помазал его, короновав императором.

Наполеон приступает к осуществлению своих грандиозных и многогранных замыслов. Он хочет объединить весь известный универсум под началом Франции, причем не столько водворяя господство французской нации над прочими (хотя уж и явно не без этого), сколько устанавливая жительство, быт, культуру, эмпирический и духовный порядок существования всех прочих народов по укорененному в его собственной голове идеальному французскому образцу: «Из всех народов мира я должен сделать единый народ, а из Парижа — столицу мира». В свою очередь, Париж, мысленно отвлеченный от хаоса разнородной суеты, должен сводиться к его абсолютному идеальному центру, простирающему свои, говоря богословским языком, нетварные энергии (а говоря языком повседневным — длинные руки) к каждой точке покоренного и усовершенствованного мироздания; в одной из анонимных статей в «Moniteur» Наполеон высказывается так: «Первым представителем нации является император. Было бы преступной химерой, если бы кто-нибудь претендовал на представительство нации с большим основанием, чем император». Единое и прозрачное мироздание, очищенное от всех остатков феодальной многополюсности и полифонии сюзеренитетов, концентрическими кругами расходится вокруг преображенной Франции, которая сама совершает центростремительное вращение вкруг своего восседающего в Тюильри державного магнита, о коем речется: Государство — это Он. Только Он волен бросить камень в это строгое концентрическое движение, ибо Он один без греха, как явленное во плоти божественное законодательство чистого разума.

Жестко-сентиментальная, линейно-моралистическая и узкорассудочная «Добродетель» сумбурных лет Революции уступает место более родовой, архетипической и церемониальной «Чести». В самую сердцевину нового буржуазного порядка инкрустируются феодальные ценности «фамильного благородства» и незыблемого священства иерархии. Меняется также практика оформления социального сознания: по замечанию одного из исследователей, на смену «Свободе, Равенству, Братству» приходят «Гордость, Ненависть, Вера».

Совершенно новый облик приобретает армия — любимое детище Наполеона[93]. Еще законы Журдана — Дельбре (1798–1799 гг.) и декреты эпохи Консулата начинают преобразовывать французскую армию в направлении статусно-профессионального государственного учреждения, отодвигая на второй план гражданскую обязанность служения революционным принципам. Бонапарт же окончательно ставит во главу угла военной организации три вещи: личную преданность священному вождю (т. е. ему самому), профессиональную выслугу и материальное стимулирование. Четко определяется размер жалованья: так, например, рядовому пехотинцу в месяц полагается 9 франков, капралу — 14 франков, сержанту — 18 франков, старшему сержанту — 24 франка, унтер-офицеру — 48 франков, младшему лейтенанту — 83 франка, и т. д. по нарастающей. Кроме жалованья, наполеоновские солдаты получают всевозможные надбавки, отпускные, обмундирование, квартиру, фураж, денежные ссуды и вознаграждения, ордена, именное оружие и т. п. Во время Русской кампании 1812 года в качестве разового денежного вознаграждения за усердие младшим лейтенантам выдавали по 400 франков, капитанам, майорам и батальонным командирам — по 500, старшим хирургам воинской части — по 600, аджюдан-майорам и начальникам штаба — по 1000, а генералам — по 4000 франков. Вечером перед Эйлау каждый приглашенный к императорскому столу обнаружил под салфеткой билет в 1000 франков.