Сто дней во власти безумия. Руандийский геноцид 1994 г.

Рекомендации Жерара попали в Париже на весьма благоприятную почву. Они укрепили надежду Жюппэ и Леотара на то, что Франция наконец выходит из руандийского тупика, более того, сможет сыграть важную политическую роль посредника, установив дружеские отношения с РПФ. В головах французских политиков и дипломатов возникла идея сделки между Парижем и Фронтом. Если план Кагаме «покажется приемлемым с точки зрения Арушских принципов», полагали во французском МИДе, «мы могли бы признать это “правительство национального единства” как законного представителя Руанды при условии, что Кагаме согласится взамен на наше присутствие в гуманитарной зоне»[1801]. «Кэ д’Орсэ, – сообщали 6 июля Деле и Кено Миттерану, – очень хочет выйти из гуманитарных рамок и с этого момента заняться поиском политического урегулирования, очевидно выгодного для Руандийского патриотического фронта. МИД уже умножает свои демарши перед РПФ и его союзниками хуту, с которыми он разговаривает, как раскаившийся человек»[1802] (курсив мой. – И. К.). В тот же день Марло вступил в Брюсселе в контакт с Твагирамунгу, сделавшим перед этим серию антифранцузских заявлений. «В этом беге к РПФ, – иронизировали советники президента, – всех опередил Леотар, спешно направив в Кигали к Кагаме, никого не предупредив, сотню военных и функционеров высокого ранга»[1803]. Но даже Кено, старый недруг РПФ, после выступления Кагаме 5 июля высказал надежду, что оно, возможно, «отражает поворот в руандийском конфликте и облегчит наши действия»[1804].

6 июля Даллэр встретился с Огюстэном Бизимунгу[1805], которого интересовал только один ключевой вопрос: возможность заключения с РПФ соглашения о прекращении огня. Французы, хватавшиеся за любую возможность, увидели в этом шанс начать политический диалог между РПФ и «лагерем хуту». То, что в этом лагере были не только экстремисты, но и «умеренная фракция», противостоявшая организаторам геноцида, как раз в тот момент продемонстрировало выступление оппозиционной группы высших офицеров ВСР во главе с Русатирой и Гацинзи, обнародовавших в Кигеме (префектура Гиконгоро) 7 июля следующую политическую декларацию[1806]:

«Мы, члены Вооруженных сил Руанды, <…> принимая во внимание, что геноцид и все другие преступления против человечности обезглавливают руандийский народ… что продолжается охота на гражданских и военных функционеров и даже их физическое уничтожение за высказанное ими мнение… что руандийские гражданские и военные интеллектуалы были принуждены к молчанию из-за террора… что большинство политико-административных, военных и церковных властей занимается только тем, что из страха выполняет приказы небольших экстремистских групп… что вся руандийская трагедия порождена кровавым эгоцентризмом этих групп, жаждущих власти… заявляем… о нашей твердой решимости сотрудничать со всеми людьми доброй воли, чтобы бороться против этнополитического и регионального геноцида. Мы будем противодействовать всеми средствами преступлениям такого рода. Мы отвергаем и осуждаем с предельной энергией геноцид и все другие преступления против человечности, которые недавно обрушились на нашу страну. Мы осуждаем руководителей, исполнителей и СМИ, которые распространяют преступную и кровавую пропаганду». Авторы декларации призвали вернуться к Арушскому процессу и создать объединенную национальную армию, обратились к РПФ с просьбой прекратить боевые действия и потребовали создания Международного трибунала для суда над виновниками геноцида. «Мы призываем членов Руандийских вооруженных сил и все здоровые силы нации, – заявили они в заключение, – объединиться и отмежеваться от геноцида и других преступлений, бороться за мир и национальное примирение».

7 июля Лафуркад полностью поддержал точку зрения Жерара. Оба выразили общее мнение, что Временное правительство окончательно дискредитировано и любой контакт с ним «…отныне бесполезен и даже вреден, принимая во внимание начало диалога между ВСР и РПФ при посредничестве генерала Даллэра. Нам больше нечего ему сказать, только то, чтобы оно исчезло как можно быстрее»[1807]. Кигемская декларация, на их взгляд, еще явственнее подчеркнула изоляцию режима, и они считали крайне необходимым, чтобы «начальник Главного штаба ВСР политически отмежевался как можно скорее от властей в Гисеньи, чтобы усилить свою позицию партнера и переговорщика»[1808].