Сто и одна ночь

— Условия такие, — выпаливаю я, облокачиваясь о диван так, что Граф больше не видел мое лицо — только ноги. От той краткой общности, которая возникла между нами, не осталось и следа. Теперь мы торговцы, обсуждающие сделку. — Я рассказываю вам историю, по несколько часов в день, на протяжении… допустим, месяца. И если вы не остановите меня до конца этой истории, если вам не станет скучно, то кольцо достанется мне. И, конечно, вы не сообщите в полицию.

Он делает такое резкое, нетерпеливое движение головой, что я тот час же исправляюсь:

— Просто никуда не сообщите. Украденное, конечно, останется вашим.

— История правдивая?

— А это вы сами решите.

Граф медлит, только я уже знаю ответ. Но, на всякий случай, добавляю:

— Вы ничего не теряете…

— Кроме возможности наказать воришку.

— Вы всегда успеете это сделать.

Он откладывает телефон на диван. Наконец-то… Я прикрываю глаза и запрокидываю голову — уф! Хорошо, что он не видит.

— Начнете прямо сейчас. Я должен понять, что на что соглашаюсь.

— Конечно, — я поднимаюсь и одергиваю платье.

Прямо сейчас…

Зашториваю окно, зажигаю на камине свечи, задумчиво прохожусь по комнате — сгущаю краски, замедляю время. Касаюсь книжных корешков, статуэток и фото в резных металлических рамках — словно вбираю их в свою историю.

А еще недавно казалось, что самое сложное — позади. Кольцо уже было у меня в руке, мне оставалось только уйти. Не хватило пары минут, полусотни шагов… И вот, теперь я собираюсь рассказать Графу сказку, которая так глубоко впиталась в мою душу, так крепко сплелась с моим сердцем, что стала управлять моими желаниями и поступками. Историю, которая привела меня в этот дом…

Граф уже снял пальто и перчатки. Удобно расположился на диване и теперь, словно коршун, следит за мной из мерцающего полумрака. Он уверен, что я блефую.

Опускаюсь на кресло, словно на трон. Кладу руки на подлокотники. Игры закончились, Граф. Начинается битва.

— Эта история началась несколько лет назад в небольшом городке — примерно в таком, из которого родом вы…

— Как вы узнали, откуда я родом? — с легким раздражением перебивает он.

— Гугл подсказал.

— Вы изучаете досье всех своих работодателей?

— Только тех, кто в требованиях к кандидатам указывает: «молчаливая, можно — немая». Я могу продолжить?

Он делает невнятный жест рукой — мол, давайте.

— На окраине города, у самого леса, стоял двухэтажный деревянный дом, старый, кособокий — ему было за сотню лет, — прикрыв глаза, рассказываю я — и словно наяву вижу эту постройку — дряхлеющие стены крепко держат залатанную крышу. — Его построила большая зажиточная семья еще в те далекие времена, когда город только начинал прорастать из деревни. С тех пор дом много раз достраивали, перекраивали и перекрашивали — если подколупнуть краску ножом, можно было насчитать десятки разноцветных слоев — точно годовые кольца у дерева. А семья все мельчала, пока не осталось из целого рода лишь двое — отец и сын.

…Это дом с душой, воспоминаниями и мечтами. Я слышу его ворчание, когда дует ветер, — такой сильный, как сейчас. Вижу, как он захлопывает окна — щурится, — когда льет косой дождь. После недели жары небо взбунтовалось, оно пенилось и брызгало молниями. И дом, и весь город сливался с серым вечерним пейзажем, размытым грозой.

В такой вечер на втором этаже, в просторной комнате с четырьмя большими окнами, стоял, прислонясь к изъеденному жуками комоду, Глеб — семнадцатилетний парень, последний из рода Старобогатовых. То, что он видел, заставляло его сердце с размахом биться о грудную клетку. Лана — медовая принцесса, дочь богатого владельца огромной пасеки — не обманула — и пришла. Всем Кенам города предпочла его, парня из автомастерской.

Ее могла остановить его бедность. Или запах машинного масла, который так въелся в кожу, что не оттирался мылом. Или гроза, в конце концов. Но вот Лана здесь — насквозь пропитанная дождем. Сидит на его широкой, застланной самотканым покрывалом кровати, укутанная в вязаный плед. Держит двумя ладонями большую кружку липового чая — и дрожит от холода. И все ее сверкающие сережки, браслетик, цепочка, колечко — все дрожит вместе с ней. Как же Глебу хотелось, чтобы на ней только это и осталось — сережки, браслетик, цепочка, колечко. У него все тело горело от желания дотронуться до нее.