Сто имён одной воровки

— Я точно и не знаю, что тогда произошло. Её подружка так и не смогла толком объяснить, а Мелоис… Со своего возвращения не сказала ни слова. В Мидделей её привезли бледным подобием себя. Словно в ней погас весь свет. Словно она выгорела изнутри. Мы все пытались ей помочь, но… Ничего нельзя было сделать. Рассудок её помрачился, она утратила всякую волю к жизни и вскорости наложила на себя руки. Я не… Я её не уберёг. А потом… Долгие годы месть этому выродку была единственным смыслом моей жизни. Теперь и он пропал. И… Я ведь думал, что буду любить её всю жизнь, а сейчас даже не могу вспомнить её лицо. Я помню только, что она была словно сошедший на землю солнечный луч, и с её смертью для меня навсегда наступила непроглядная ледяная ночь.

Он снова замолчал, а потом обернулся к Мие, и лицо его снова будто накрыла тень. Встретился с ней взглядом своих непроглядно-тёмных глаз и спросил каким-то сдавленным голосом:

— Хочешь узнать, чьими руками он это делал?

Мия не хотела. Не хотела этого слышать. Потому что уже знала ответ.

— Нет, — только и смогла выговорить она.

— Да. Агиллан не любил пачкать свои холёные руки, так что всю грязную работу доверял своим подручным, в первую очередь из Гильдии Воров. Вы ведь такие ловкие и проворные, не так ли? Вы ведь…

— Это не я! — выкрикнула она так громко, что крик отскочил эхом от каменных стен, и вновь повторила: — Это не я.

— Не ты, конечно. Ты тогда была совсем девчонкой.

Вот только не девчонкой, а крысёнкой. Как давно это было? Вскоре после того, как Лаки уехала из Мидделея? Значит, лет семь или восемь назад, Мия точно не помнила. И тогда она уже вовсю орудовала в порту. Конечно, крысятам никогда не поручали таких заданий, хотя иногда кто из гильдийцев и поручал что-то подслушать, подсмотреть или передать. Ничего сложного, но… В глаза словно плеснули едкой кислотой, а рот и горло забилось толчёным стеклом.

— Это не я. Это не я, — только и могла повторять она, пока по щекам одна за другой текли слезинки.

Из-за застилавшей глаза пелены она скорее услышала, чем увидела, как он подошёл ближе, а потом почувствовала лёгкое прикосновение к плечу.

— Полно тебе, Ласточка. Я ведь тебя ни в чём и не виню.

Но Мие было достаточно того, что она сама себя винила. Ей было больно. Так больно, будто её распотрошили и теперь выворачивали наизнанку. Так больно, что она отчаянно нуждалась в утешении.

Она бы и сама не смогла сказать, что случилось раньше, — Гиллеар обнял её за плечи и притянул к себе или она прильнула к нему и спрятал лицо у него на груди. Она только и могла, что комкать пальцами ткань его рубашки, повторяя и повторяя: «Это не я, это не я», словно позабыла все остальные слова, пока голос не стал едва различимым, а потом и совсем стих, оборвавшись сдавленным всхлипом, и она отдалась безудержным рыданиям.

Сколько раз… она крала, обманывала, выведывала тайны, и ни разу, никогда даже не подумала о том, что может этим кому-то навредить. Просто исполняла приказы. Делала то, что велел Ваган и другие старшие. И не задумывалась. Никогда не задумывалась. Может, в смерти этой Мелоис она и не виновата, но, как знать, сколько других жизней она загубила. Сколько крови на её руках. Что было в той пудренице, которую ей поручили подменить несколько дней назад? Что случится с девицей Бэктрисс, когда она ею воспользуется? От этих мыслей Мия едва не захлебнулась своими слезами и вырвавшимся из горла булькающим стоном.

Хорошо хоть, что Гиллеар ничего ей и не говорил, только стискивал одной рукой её вздрагивавшие плечи и прижимал к себе, а другой — гладил по спине и затылку. Самым краем сознания Мия вспомнила, что руки у него обычно холодные, но сейчас от него наоборот шло какое-то успокаивающее тепло. И от этого она разревелась ещё сильнее, с таким исступлением, которого никогда раньше себе не позволяла.

Сложно сказать, сколько времени они так стояли. В какой-то момент Мия удивилась тому количеству слёз, которые в ней накопились, а потом даже перестала понимать, из-за чего именно плачет. Может, от тоски и впившегося в сердце чувства обречённости. Может, от жалости к себе. А может, лишь для того, чтобы Гиллеар продолжал её обнимать. Хотя последнее и казалось сущей глупостью.

— Как думаешь, что нам делать с лягушками?

Пожалуй, это был самый странный вопрос, какой в её положении могла услышать Мия. Она шмыгнула носом и чуть отстранилась, рассматривая разводы от слёз на чёрном шёлке его рубашки.

— К-какими лягушками? — наконец выговорила она.

— Которые здесь заведутся, если ты продолжишь плакать. В этом замке и без того сыро, холодно, по углам растёт плесень и живут мокрицы. А так здесь скоро будет настоящее болото. А в болотах всегда есть лягушки.

Мия не успела оскорбиться и ответить какой-нибудь колкостью, когда он погладил её по голове и добавил:

— Хотя знаешь, тут всё равно живет с десяток котов, с переменным успехом воюющих с полчищами крыс и мышей. Может, они и лягушками заинтересуются? Так что плачь сколько нужно.