Сто лет

— Когда я первый раз увидел вас в Страндстедете, я подумал, что вы необычная женщина, Сара Сусанне. Сильная и смелая. Ваши краски сверкали. Так же, как на портрете, что висит у вас в гостиной. Как она прекрасна! Так я подумал тогда. Да, вы прекрасны! В земной жизни горе и счастье чередуются друг с другом. Иногда все становится черным. Но ненадолго. Я это знаю. Со мной тоже было такое. Со взрослым мужчиной. Но сдаваться нельзя, ни вам, ни мне. Мы все переживем. Все вытерпим. Можете открыть глаза и посмотреть на меня? Вот так, хорошо. Мы все вытерпим, и вы и я!

— А какое горе случилось у вас, доктор? — шепотом спросила она.

Он просиял, как будто получил от нее подарок.

— Я вам расскажу. Но не сегодня. Сегодня мы должны думать только о вас.

— Я хочу сегодня узнать вашу историю, — попросила она.

— Вы уверены?

— Да!

— Это некрасивая история. Она так страшна, что мне трудно начать с самого начала. Подождем с ней, пока вы снова не начнете есть.

— Я могу поесть уже сейчас, — сказала она.

Кухарка сама отнесла наверх кофе и бутерброды и горячее для доктора. И вернулась, потрясенная увиденным.

— Она разговаривает! Хозяйка разговаривает с молодым доктором! — взволнованно сообщила она.

Горничные и экономка хотели тут же послать кого-нибудь с этим сообщением в контору к самому.

— Нет, надо подождать! — твердо решила кухарка.

Время от времени она не ленилась подниматься по лестнице, чтобы послушать, звучат ли в комнате голоса. Но поднималась невысоко, чтобы наверху не услыхали ее шагов. Ведь они могли подумать, что она подслушивает! Некоторое время был слышен только голос доктора. Но и самаиногда вставляла несколько слов. Это точно.

Кусочки хлеба застревали в горле. Но их следовало глотать. Как и жирное, вызывающее тошноту молоко. Сара Сусанне снова была девочкой, которой следовало есть, иначе она умрет. Так полагалось.

Вениамин ел быстро и жадно. Иногда он поднимал глаза и с удовлетворением смотрел на Сару Сусанне. Наконец он поставил пустую тарелку на пол и сделал глоток водки.

— То, что я расскажу, должно остаться между нами. Только между нами...

— Обещаю! — Она попыталась приподняться в кровати.

Он встал и помог ей. Подхватил под мышки, сказал "о-па!". И она села.

— Так удобно? — спросил он.

Она кивнула, чувствуя, как комната на мгновение поплыла у нее перед глазами.

Он снова сел, откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

— Собственно, все мои несчастья начались тогда, когда к нам в Рейнснес приехал русский, которого звали Лео.

— Какие несчастья?

— Он отнял у меня мать. Я даже жалел, что родился. Думал, что ничего для нее не значу.

— Она вышла за него замуж? За этого русского?

— Нет, он умер. От пули.

— От шальной пули?

— Можно сказать и так... Но после этого уже ни мать ни я не могли стать прежними. Она как будто вышла за дверь и не вернулась. Ко мне.

— Вы упрекаете ее за это?

— Теперь уже нет. Этим она заставила меня хотя бы уехать из дома. Конечно, без нее. Так или иначе, я отправился в далекий мир. Сейчас она живет в Берлине. Но когда мать моей дочери умерла, я понял, что чуть не поступил так же, как моя мать.

— Вы тоже вышли за дверь?

— Нет, я чуть не бросил свою дочь в Копенгагене.

— Ничего удивительного. Ведь вы мужчина.

Он засмеялся и снова сделал глоток из рюмки.

— Вы думаете, я перестал быть мужчиной от того, что привез свою дочь в Рейнснес?

— Нет, упаси боже... Ведь вы знали, что в Рейнснесе есть женщины, которые вам помогут.

Вениамин громко засмеялся. Сара Сусанне тоже невольно улыбнулась.

— Вы правы. И теперь я настолько свободен, что хочу обзавестись матерью и для себя и для Карны.

— Думаю, этого ждать недолго. Вы встречаете много людей и непременно найдете женщину, которую полюбите, — быстро сказала она.

— Я уже люблю одну женщину. Но она не желает меня знать.

— В это трудно поверить!

— Между тем это так, — сказал он неожиданно серьезно.

— Она не из наших мест?

— Она из Копенгагена.

— О господи, как велик мир! — воскликнула Сара Сусанне.

— Это правда.

— А вы спрашивали у нее?

— О чем? Не хочет ли она приехать ко мне сюда? Спрашивал.

— Подумать только, жить в таком большом городе... Копенгаген! Конечно, ей страшно уехать от всего, к чему она привыкла... Вот она и не едет к вам...

— Спасибо, но скорее она не едет потому, что старается держаться от меня подальше.

— Вы плохо обошлись с ней? — спросила она и откусила кусочек хлеба. Прожевала.

Он выглядел смущенным.

 — Да не совсем красиво.

— Значит, вы знаете почему...

— О да! Да и что ей тут делать, когда наступит полярная ночь? — Неожиданно в его голосе послышались твердые нотки.

— Вы ей изменили... один раз, правда?

Вениамин покраснел и покрутил шеей, словно ему жал воротник рубашки.

— Да. Я ей изменил.

— Каким образом?

Несколько минут царило молчание.

— Я не могу говорить об этом. Не сегодня. Это не для человека, которому и без того трудно поправиться, — прошептал он.

— Нет, вы не поэтому не хотите говорить об этом.

— Вы правы. Мне стыдно за себя, — сказал он и протянул ей блюдо с бутербродами.