Сто лет криминалистики

18, 19 и 20 января 1950 года Христмас Хамфрис выступал в качестве обвинителя Дональда Хьюма перед первым судом в Олд-Бейли. Он обвинял Хьюма в том, что тот убил Стэнли Сетти вечером 4 октября или в ночь на 5 октября в своей квартире, расчленил труп, упаковал его части и сбросил их с самолета в канал 5 и 6 октября. «Благодаря пышным черным волосам и круглому свежему лицу Хьюм казался моложе своих тридцати лет, — так описывал обвиняемого английский журналист Джон Уильямс. — И хотя холодное выражение его глаз в эти дни было смягчено, зато рот и линии густых бровей свидетельствовали о его жестокости и твердости». Ждать долго не пришлось, чтобы Хьюм продемонстрировал, как он тверд и какой обладает фантазией. На протяжении трех дней Хамфрис вызывал своих свидетелей, начиная со сторожа аэродрома в Элстри, миссис Страйд и кончая различными представителями Варрен-стрит, которые отрицали существование каких-то Мака, Гри и Роя. Но главным козырем обвинения, без сомнения, было появление в суде Фрэнсиса Кэмпса и Генри Холдена и их исследования обнаруженных следов крови. Это была абсолютная неожиданность. «Хьюм сидел на скамье подсудимых, — писал Джон Уильямс, — положив руки на перила. Он был собранным, как всегда, но чувствовалось его внутреннее напряжение. Это было триумфом обвинения…» Но напряжение обвинителя было ничуть не меньше. Он буквально чувствовал на себе тяжесть решающего момента. Удастся ли Хьюму так изобразить все события, чтобы обнаруженные следы крови нашли свое объяснение, а он сам при этом остался бы в стороне от убийства Сетти?

Хамфрису, Кэмпсу и Холдену не пришлось долго ждать, чтобы с захватывающим волнением и разочарованием убедиться, что Хьюму этот трюк удался. Когда защитник Леви попросил его объяснить все, он повторил сначала всю историю вплоть до вечера 5 октября, когда Мак, Гри и Рой принесли большой сверток в его квартиру, в помещение для угля. До этого места он ничего не изменил в своих показаниях, но только до этого места.

«Что вы сделали со свертком, — спросил защитник. — Что с ним вы сделали, когда ушли эти люди?»

«Я пошел в помещение для угля, — ответил Хьюм, — чтобы переставить сверток к стенке. Когда я его поднял, послышался какой-то булькающий звук, и я увидел на полу лужу крови».

Хамфрис на мгновение закрыл глаза, затем подался весь вперед, чтобы не упустить ни слова, не пропустить в показаниях Хьюма ничего, за что можно было бы зацепиться. Спокойно и хладнокровно Хьюм рассказывал, что в этот момент его охватил ужас. Он нашел кровь также в гостиной, где сначала находился сверток, и стер ее. На следующее утро он попытался убрать сверток из дома и понес его сначала к кухонному столу, а затем в столовую. При этом сверток развязался, и на пол хлынула кровь, которая протекла даже в коридор. Он вытер кругом кровь, перевязал груз и завернул его в одеяло. Затем снова замыл везде следы крови. Лишь потом появился рабочий гаража, чтобы циклевать пол, и он попросил помочь донести груз до машины. Затем шла известная уже история поездки на аэродром в Саузенд.

Хамфрис чувствовал трезво рассчитанную ложь. Взволнованно он пытался перекрестным допросом запутать Хьюма в противоречиях. Напрасно. Он использовал единственный пробел в рассказе Хьюма: как могла попасть кровь на ковер, в гостиной. Но Хьюма нельзя было ничем смутить. Равнодушно он заявил, что сам этого не может понять. Разве нельзя и в других квартирах на коврах найти следы крови, происхождение которых никто не может объяснить? Насколько ему известно, не было даже установлено, человеческая ли это кровь. Во всяком случае, ни Кэмпс, ни Холден ничего подобного не доказали. С каждым словом Хьюма в Хамфрисе росло убеждение, что он лжет. Но он не мог опровергнуть эту ложь, Кэмпс и Холден ничем не могли ему помочь. Кончив перекрестный допрос, Хамфрис понял, что проиграл. Все, что было потом, уже не играло большой роли. Адвокат представил нескольких свидетелей из Парижа, которые знали Мака, Роя и Гри. Не очень важным было также утверждение Дональда Тьера, выступавшего свидетелем защиты, что невозможно распилить кости пилой так, чтобы не привлечь внимание соседей. Все это второстепенные вещи. Решающим было, как выразился один корреспондент, что «единственное доказательство, кровь убитого, не могло внести ясность в дело».