Сто лет одного мифа

Вполне понятно, что его появление не вызвало у Вагнеров восторга. Винифред вообще отказалась с ним встречаться, а вынужденный вести переговоры со своим двоюродным братом Вольфганг сделал все возможное, чтобы к нему в руки попало как можно меньше семейных материалов. Вместе с Гертрудой Штробель, чей муж готовился предстать перед комиссией по денацификации, а пока был интернирован, Вольфганг тщательно просмотрел документы Козимы и отобрал из них те, которые могли, с одной стороны, заинтересовать свалившегося к ним на голову кузена, а с другой – не нанести ущерба репутации семьи. Жена архивариуса писала: «Вольфи читал письма Изольды, которые ни в коем случае нельзя было передавать д-ру Байдлеру!» Что касается дневников Козимы, то тут он мог с чистой совестью сослаться на завещание тетушки Евы, спрятавшей их на тридцать лет в сейфе мюнхенского банка. Во время встречи с Байдлером в присутствии обербургомистра Вольфганг сообщил, что ознакомление с архивными документами связано с определенными трудностями, поскольку документы переправлены с целью их сохранения в безопасные места и распределены по четырем оккупационным зонам: «О них заботятся доверенные люди, от некоторых у меня уже давно нет никаких известий, и я никак не могу с ними связаться, поскольку они интернированы… Итак, разговор закончился, к счастью, мирно, но безрезультатно». Посетовав на безалаберных американцев, Вольфганг пожаловался и на то, что многие материалы уничтожены или безвозвратно утеряны. И тут уже ни обербургомистр, ни представители американской администрации ничем не могли помочь Байдлеру. Тем не менее как Вольфганг, так и Гертруда Штробель были с ним чрезвычайно приветливы и предоставили ему тщательно отобранные архивные материалы, которые он изучал на протяжении пяти недель своего пребывания.

Поведение Вольфганга легко понять, если учесть, какой образ жизни он вел в последние месяцы, ночуя в Оберварменштайнахе и работая в Байройте: «Я выходил из дома в пять утра и ехал на поезде в Байройт. До вокзала я добирался три четверти часа пешком. Вечером я возвращался домой в половине одиннадцатого. Обратная дорога из Байройта занимала еще больше времени, потому что в паровозном котле, как правило, было недостаточное давление пара, и локомотив с трудом преодолевал подъемы. Ежедневные поездки туда и обратно и связанные с ними огромные затраты времени становились для меня все более и более обременительными, особенно в зимние месяцы». Весной 1946 года он переехал с женой и дочерью в четырехкомнатную квартиру на первом этаже садового домика при Ванфриде, где прежде жила прислуга. Однако зарегистрироваться в полиции он не торопился и сделал это только 3 сентября 1948 года: «Бесконтрольность давала мне более широкие возможности для передвижения. В тех необычных условиях существования я считал весьма удобным иметь возможность ускользнуть – не важно, каким образом». Разумеется, при первой же возможности он постарался перепрятать хранившиеся на даче в Фихтельгебирге наиболее ценные архивные материалы, отправив их в Нусдорф, где пока оставались семьи Виланда и Верены: «Во время эвакуации архива в Байройте сложилась довольно забавная ситуация. Когда я собирался загрузить в велосипедный прицеп два рюкзака, плотно набитых рукописями моего деда, чтобы отвезти их на вокзал, на Ванфридаллее совершенно неожиданно и, разумеется, некстати появились обербургомистр Майер и офицер из американской администрации. Сохраняя внешнее спокойствие, они очень внимательно оглядели округу и, как нарочно, спросили меня при встрече, где находится архив. Изобразив нетерпение и досаду из-за вынужденной задержки и сославшись на отсутствие времени на разговор ввиду необходимости поспешить на поезд, я сумел проскочить мимо них на велосипеде с прицепом, полным партитур, и беспрепятственно от них ускользнуть – если не на пароход во Францию, то, по крайней мере, на поезд до Нусдорфа. Меня чертовски обрадовало, что предмет их вожделений удалось увести у них из-под носа».