Сто лет одного мифа

Одним из свидетелей обвинения выступил бывший главный редактор газеты Bayreuther Tagblatt Георг Шпитцер, которого Винифред пыталась в ноябре 1923 года (после провала Пивного путча) убедить, что «программа Гитлера – это как раз то, что нужно Германии». Он представил копию письма Чемберлена в защиту заключенного в тюрьму Ландсберг Гитлера, под которым подписалась в числе прочих Винифред. Еще одним свидетелем обвинения был уволенный в 1943 году за коррупцию руководитель экономической службы Байройта, выступавший теперь в качестве жертвы режима. Он показал, что Винифред, пользуясь покровительством властей, получала не положенные ей дефицитные продукты, включая спаржу и ранние овощи. На это обвиняемая отвечала, что ей как руководительнице фестивалей было предоставлено (в том числе в представительских целях) особое снабжение, добавив, что для угощения гостей фестиваля она дополнительно получала также вино и сигареты. В показаниях одного из свидетелей упоминалась ее поездка в Прагу, куда обербургомистр Кемпфлер возил ее в 1943 году с целью приобретения вещей для новорожденной дочери Виланда. По этому поводу представитель американской контрразведки задал ей вопрос, не посещала ли она во время этой поездки гестапо. У обвинения не было никаких доказательств по этому пункту, так что Винифред ничего не стоило представить эту поездку как чисто личное дело – посещение гестапо она с чистой совестью отрицала, да и что ей там было делать! Винифред обвиняли также в нежелании защищать преследуемых, и тут она могла только привести многочисленные показания свидетелей защиты; вместе с тем, как известно читателю, она зачастую в самом деле не хотела или не могла ничего предпринять.

В любом случае число свидетельств о ее помощи преследуемым нацистским режимом значительно превышало число обвинений в нежелании оказать им поддержку; вдобавок адвокат Майер заявил, что если бы не было границ между оккупационными зонами, он мог бы привести на суд еще десятки свидетелей. Он также приводил часто цитируемую фразу из письма Гёте: «Человечность в чистом виде искупает все человеческие изъяны» – и подчеркивал: «Речь идет не о каких-то пустяках, а о жизни человека, семьи и их дела». Что же касается пользы, которую обвиняемая извлекала из своей преданности нацистскому режиму и лично фюреру, то он пытался с цифрами в руках доказать, что субсидии, выделяемые Гитлером то ли напрямую, то ли через общество «Сила через радость», тратились исключительно на поддержание высокого художественного уровня постановок и не использовались для дополнительного обогащения семьи. Наиболее сильное впечатление произвело на присутствующих выступление свидетеля защиты Георга Шпитцера, заявившего: «Облик госпожи Вагнер в целом раскрылся не только в результате шаткости ее позиции в отношении к злобному оратору <Гитлеру>, но и в результате ее упорной и последовательной защиты тех, кого этот оратор без разбора преследовал. Она спасала духовных лиц, коммунистов и евреев, прикладывая к этому все свои силы».

Вместе с тем все свидетельства, которые можно было истолковать в пользу обвиняемой, наталкивались на неоспоримые факты: она была пламенной поклонницей национал-социалистической идеологии и пользовалась особым покровительством свергнутого режима. Двойственность в оценке ее личности лучше всего выразил эмигрировавший в 1936 году в Швейцарию писатель еврейского происхождения Карл Вюрцбургер. Он приехал в родной Байройт, где еще в 1934 году благодаря Винифред спасся от нападения гауляйтера Ганса Шемма и его молодчиков в ресторане «Ойле», и провел четыре дня на заинтересовавшем его процессе. Его неприятно поразил пафос, с которым некоторые свидетели защиты благодарили Винифред за свое спасение, но, с другой стороны, он с изумлением наблюдал, «как публика и прежде всего члены комиссии начинали терять веру в искренность и компетентность обвинителя». Тот и вправду позволял себе недопустимые в состязательном процессе высказывания – например, если свидетель говорил, что исходит из другой точки зрения, он его прерывал: «Ваши другие точки зрения для нас ничего не значат». Вюрцбургер счел такую манеру недопустимой для цивилизованного юриста: «Меня это сильно задело. Является ли такой подход комиссии правовым в процессе, который все-таки претендовал на то, чтобы пробудить интерес мировой общественности?» Поводов для изумления было в самом деле предостаточно. В то же время на Вюрцбургера произвело приятное впечатление достоинство, с которым держалась обвиняемая: «Выступая на комиссии, госпожа В. сохраняла полное спокойствие и хорошую выдержку», хотя и была, по его мнению, слишком самоуверенна и высокомерна. Все же он прекрасно сознавал, что при ином повороте событий она вряд ли могла бы вызвать его сочувствие: «Где была бы сегодня госпожа В. В., если бы Гитлер выиграл войну? В этом случае я бы не хотел посещать очередные фестивальные постановки в Байройте!»