Сто лет одного мифа

Чтобы не нагнетать обстановку, Вольфгангу все же пришлось пойти на уступки «друзьям» и уговорить Фридриха скорректировать режиссуру последнего действия, так что, по словам Готфрида, «…второе исполнение обошлось без „приветствий рабочих и крестьян“». Хотя этот сомнительный компромисс и удовлетворил Общество друзей Байройта, Готфрид воспринял его как «трусливое соглашательство». И дело было не только в отношениях со спонсорами. В то время главным партнером руководителя фестивалей в переговорах о создании фонда, от которого зависело будущее благополучие семьи, был недавний министр финансов страны и будущий министр-президент Баварии, председатель ХСС Франц Йозеф Штраус. Он также был недоволен режиссурой Фридриха, и общество сразу же ощутило его недовольство, что выразилось в резкой политизации Байройта. Наиболее реакционная часть публики искала утешения у Винифред, а та, по словам Готфрида, пыталась оправдать своего сына: «Я тоже нахожу режиссуру этого коммуниста Фридриха отвратительной. Но подумайте о моем сыне, который мог ошибиться и уже начал вносить изменения в самые ужасные сцены. Наш Байройт остается нашим Байройтом!» Наглость спонсоров, решивших, что они имеют право вмешиваться в художественный процесс и диктовать условия руководству фестиваля, напомнила Готфриду послесловие к работе Фридриха Ницше Казус Вагнер, цитату из которого он привел в своей книге: «Приверженность Вагнеру обходится дорого. Измерим ее по ее воздействию на культуру. Кого, собственно, выдвинуло на передний план вызванное им движение? Что оно все более и более взращивало? – Прежде всего наглость профанов, идиотов в искусстве. Они организуют теперь объединения, они хотят насаждать свой „вкус“, они даже хотели бы стать судьями in rebus musicis et musicantibus [лат. «по делам музыки и музыкантов». – Прим. авт. ]».

На следующий день после премьеры состоялось нечто вроде пресс-конференции, где Вольфганг первым делом поднял вопрос о недопустимости вмешательства спонсоров в художественный процесс: «Я решительно потребовал для Байройта художественной свободы и выразил свое недоумение по поводу того, что член баварского правительства угрожает в случае повторения таких постановок, как Тангейзер, сократить финансовую поддержку. Я также сказал, что если Федеративная Республика – демократическое государство, то такие угрозы не подлежат обсуждению». Фридрих решительно отмел обвинения в политической ангажированности, а один из исполнителей отметил, что подобное обвинение никогда бы не прозвучало, если бы режиссер не был представителем ГДР. Впрочем, и «друзья» быстро пошли на попятную. Вольфганг вспоминал: «Уже на следующий день премьер-министр Баварии опроверг слухи о готовящемся сокращении финансирования и заверил всех, что субсидии будут выплачиваться по-прежнему. Один из оппозиционных политиков дал понять, что окажет мне поддержку, поскольку люди, говорящие о сокращении финансирования ввиду своего недовольства постановкой, используют как раз те методы, с которыми борются». Эта была первая байройтская постановка, которую в 1978 году транслировали по телевидению (в тот год она была представлена на фестивале в последний раз). Тогда же фирма DGG сделала видеозапись с участием премьерных исполнителей – Гуинет Джоунс и Бернда Вайкля – и болгарского тенора Спаса Венкова в заглавной роли.

Оценивая последствия тех событий, повзрослевший Готфрид сделал в высшей степени проницательное заключение: «Снова обнаружились противоречия между правыми, либералами и левыми. С 1951 года они размывались из-за ориентации Виланда на аполитичные, психоаналитические постановки». Так завершился отход от мифологии, от архетипического театра, начавшийся в 1970 году сожжением декораций Тристана. С тех пор на Зеленом холме все воспринималось так или иначе в свете актуальной политики – вагнеровскому мифу пришел конец.

* * *

Оскорбленная и изгнанная из Байройта Фриделинда уехала после фестиваля 1968 года сначала в Брюссель, откуда написала Фельзенштейну, что больше не может работать в Германии. Тем не менее она не теряла присутствия духа и уверяла боготворимого ею режиссера: «Возможно, не так плохо начать все сначала. Как бы мне сейчас ни было трудно, я не чувствую себя несчастной, напротив! Ведь мне предстоит выполнение прекрасных задач». Это была чистая бравада, или то, что по-английски называется keep smiling. На самом деле она не имела никакого представления о том, что ей предстоит делать. Возможно, Фельзенштейн это хорошо понял; во всяком случае, бывший некогда верным другом режиссер на это письмо не ответил – лишившись возможности преподавать в Байройте после закрытия мастер-классов, он потерял к Фриделинде всякий интерес. Она была уже не юной девушкой, которой восхищался Тосканини, и не деловитой бизнес-леди, знакомство с которой сулило начинающим исполнителям успех в театральной карьере, поэтому круг ее общения заметно сузился.