Сто лет пути

– На самом деле тут недалече. Сейчас налево, потом на Сретенку, и, считай, приехали. Все по нашему с вами делу.

– Это что означает?

– Это означает, что с подругой потерпевшего мне надо потолковать по душам. Вызывать ее не хочу, да и не придет она, а потолковать надо. А у вас чего? Что за спешка-нетерпение?

– Можно мне с вами? – неожиданно для себя спросил Шаховской. – Нет, вы не подумайте, что из пустого любопытства…

– А разве не любопытно?

– Любопытно, – признался Дмитрий Иванович. – И чем дальше, тем больше.

– То-то и оно. Такие дела, как это, на которое мы с вами налетели, раз в десять лет случаются, а то и реже. Тайники, особняки, письма столетней давности – это в романах только бывает, а в уголовных делах большая редкость.

– Тогда с антикварами тоже было интересно.

– Переходи к нам работать! – вдруг на «ты» предложил Никоненко. – Будет тебе рутина каждый божий день, двадцать четыре часа в сутки и еще три сверхурочно! Муж жену по пьяной лавочке зарезал, соседи друг друга из дробовика постреляли, тоже, ясный перец, не на трезвяк, а там наркоманы бабусю за пенсию задушили, на дозу им не хватало. Ты что думаешь, мы только красивые преступления раскрываем?

– Я не знаю, что означает «красивое преступление». Убийство всегда убийство, и оно отвратительно.

– А я только по ним работаю. Тяжкие и особо тяжкие. И ничего в моей работе нету хорошего, Дмитрий Иванович.

– Зачем тогда ты работаешь?

– Тебе в хронологическом порядке изложить? – осведомился Никоненко. – И откуда начать? Со школы милиции или еще с чего?

Он посигналил зазевавшейся барышне в красной машинке, которая вырулила ему под колеса. Барышня возмущенно выговорила что-то неслышное и покрутила пальцем у виска.

– Ну, ну, – сказал ей Никоненко. – За руль держись лучше. Так чего у тебя? – обратился он к профессору.

– Я поговорил со священником из храма, который сразу за особняком, – Шаховской взглянул на жизнерадостного крокодила. – Он рассказал, что одна из его прихожанок-старушек несколько раз пыталась попасть в особняк и требовала, чтобы директор отдал ей бриллианты.

– Чего директор отдал?!

– Бриллианты, – повторил Дмитрий Иванович. – Они якобы спрятаны в тайнике, в голубой чашке.

– Во дела! – вдруг громко и удивленно произнес Никоненко.

– Старушка не в себе, так священник говорит.

– Да пусть у нее три раза Альцгеймер с Паркинсоном, про чашку-то она откуда знает!? Чашка-то у нас в вещдоках лежит, как есть голубая и самая настоящая! А у меня ни Паркинсона, ни Альцгеймера нету, и видения редко посещают.

– Я думаю, найти ее легко, в храме знают, где она живет. – Шаховской улыбнулся, вспомнив. – Ее дьякон несколько раз унимал, когда она скандалила, и домой провожал. Мне показалось, что они хорошие ребята. И священник, и дьякон.

– Ты даешь, Дмитрий Иванович, – то ли похвалил, то ли укорил Никоненко. – Вырвался на оперативный простор!

Джип остановился возле чистенького, только что отремонтированного дома, весело смотревшего вымытыми окнами в крохотный московский скверик. Как только он остановился, сзади припадочно загудели на разные голоса.

– Да, да, – пробормотал полковник, обернулся и стал сдавать назад. – Это я все понимаю, только где стоять-то?! Стоять негде! Нужно было на служебной ехать, и чтоб шофер круги наматывал, пока мы разговаривать будем, только не люблю я служебную эту…

Дмитрий Иванович тоже зачем-то обернулся и стал смотреть, хотя помочь ничем не мог.

– Сюда не поместимся.

– Да вижу я, вижу.

Сдавали они довольно долго. Дмитрий Иванович как будто тоже крутил руль, хотя и не крутил.

– Может, на Петровку вернемся и оттуда пешком?

– Ну тебя к лешему!..

В конце концов нашли какой-то шлагбаум, въезд за который был строжайше запрещен, а из будочки выскочил сердитый человек в форме, преисполненный служебного рвения, гнать джип с дороги.

– Тебя-то нам и надо, – под нос себе пробормотал полковник, опустил стекло и сунул охраннику под нос удостоверение. Тот уставился, зашевелил губами и, наконец, вытаращил глаза.

– Открывай давай, что за литературные чтения!?

Приткнувшись на свободном пятачке, полковник выпрыгнул из машины, велел человеку в форме быть бдительным и служить, и вдвоем с Шаховским они пошли к чистенькому дому – довольно далеко.

– Значит, так, Дмитрий Иванович, говорю я, ты помалкиваешь, наблюдаешь картины жизни, а потом докладываешь мне о наблюдениях, понял?..

Профессор Шаховской уже, пожалуй, привык к манере полковника Никоненко распоряжаться и давать указания, как будто он, Дмитрий Иванович, был у него в подчинении.

– Дом-то, дом, – Никоненко задрал голову и посмотрел на мраморную маску на фронтоне, решетки и мозаики. – Не простой, а золотой.

– Модерн, начало двадцатого века, – поддержал Дмитрий Иванович. – Вон, видишь, по углам еще собаки!..

– Где, где?

Профессор показал – где.

– А почему они задницами к нам сидят? Чего не лицом-то?

– Наверное, архитектор так придумал. Тогда любили всякие такие штуки, странные маски, скульптуры, детали. Чтобы нужно было разглядывать.