Сто лет в России

Дворовые университеты. Так было принято: после школы – сразу во двор. Дети старались побольше времени проводить на улице. Уроки можно и позже сделать. А во дворе – друзья. Через второй двор можно выйти к широкому Баскову переулку. Там катались на велосипедах. Нас было трое друзей: Алик, Вовка и я. Учились в одном классе. Бегали в одном дворе. Вовка жил в комнате с родителями, со старшей сестрой и ее мужем. По ночам подглядывал, как они занимались любовью, а днем нам докладывал обо всем, что удалось увидеть. Сохранилась фотография – мы втроем, обнявшись, в пионерских галстуках, счастливые. Держались вместе. Невысокий кряжистый Алик был из нас самым сильным. Мы часто мерились силой на руках – кто кого. С Аликом не могли справиться более рослые ребята из старших классов. Играли в слона. Одна группа изображала слона, другая запрыгивала на него и старалась удержаться, не упасть. Игры были разные. Боролись. Если кого-то из нас троих начинали теснить мальчишки, тут же прибегали двое других. Нет, это не были серьезные стычки – возились, боролись в шутку, со смехом, кто кого. Но о серьезных стычках мы знали. Заходили иногда в многочисленные дворы Баскова переулка, Артиллерийской улицы. Они соседствовали с Мальцевским рынком. Там собиралась местная шпана. Договаривалась идти бить лиговских. Или на Ваську. Слышали мы и о таких баталиях. Считалось, что лиговские тогда были самые крутые. Они сами иногда приходили на Басков и наводили шорох. Бывала там и посерьезней публика. Приблатненные договаривались взять мясо на Мальцевском рынке. Ограбить мясной прилавок. Всем известны были пути отхода проходными дворами и сквозными подвалами. Долетал до нас и непонятный говорок этих фартовых ребят. Феня и обсценная лексика сами собой понемногу занимали место в нашем сознании. И матерные шутки-прибаутки. Вроде услышал мельком, а оставалась эта ерунда в памяти на всю жизнь. Детские впечатления – самые устойчивые. Рад бы не вспоминать потом, а никак невозможно забыть «о голом заде макаки». Типа: «Нас рано, нас рано мама разбудила, с раками, с раками супом нас кормила…» или «Мы пук, мы пук, мы пук цветов сорвали, мы пер, мы пер, мы перли их домой…» Конечно, и покруче были прибаутки. Можно сказать – совсем крутые. Шпана показывала нам, зеленым, неискушенным малолеткам, балисонг – нож-бабочку. Научила играть в биту. Впечатления оставались. Но романтика эта нас всерьез не увлекла. Не оставила заметного следа в наших неиспорченных детских душах. Мы были такие дурачки. На дополнительных занятиях английским всерьез уговаривали учительницу написать Черчиллю письмо типа «Churchill is a fat pig» (Черчилль – жирная свинья). Ближе к старшим классам среди нас уже появлялись более тертые, «опытные» в вопросах взрослой жизни. Толстый круглолицый Юрка Журавлев старался показаться самым отвязным. Он приносил из дома боевой пистолет своего отца, заряженный патронами, и хвастался им в туалете. Однажды случайно разрядил пистолет в кармане. Пуля обожгла кожу бедра, но ничего всерьез не повредила. О девочке, которая ему нравилось, он говорил небрежно, лениво потягивая папиросу: «Усть за что, есть во что, было б чем». «Крутой» Юрка после школы подался в милицию, сдавал за деньги зачеты по боевому самбо. Не сделал в милиции карьеры. Еще молодым мужчиной был уволен из ее рядов по зрению.

И с Юркой, и с Аликом, и с Вовкой мы дружили, пока я не перешел в другой класс, класс с английским языком. А они перевелись в другую школу. С тех пор мы редко встречались. Детская дружба не всегда оказывается прочной. Однажды, когда я был уже студентом, мы встретились с Вовой. Он скептически осмотрел меня. Что он мог увидеть такого особенного в моей обычной, весьма скромной одежде? «Ну, как дела, господин Кругосветов?» – с иронией спросил он. Вопрос, который не требовал ответа. Что случилось, почему я стал для него «господином»? Мне казалось, что ни заносчивости, ни барства во мне не было. Я не в обиде на Вовку. Откуда ему, обычному парню из рабочей среды, было знать, насколько непросто, очень даже непросто складывалась жизнь нашей семьи в пятидесятые годы?

До сих пор мне непонятен этот его вопрос: «Как дела, господин Кругосветов?» Видно, причину надо искать в жизни самого Вовки. А она мне неизвестна. Не знаю ничего о его судьбе. Хотя мог бы и знать. Видно, не так уж он был неправ. Господин Кругосветов успешно окончил школу, без труда (по его, Вовкиному, мнению) поступил в институт, имел повышенную стипендию. Зачем ему, Кругосветову, интересоваться теперь друзьями детства?