Сто лет восхождения

Кое-кто из занимавших неполных два ряда кресел с тоской посматривал на президиум. Скорее бы конец. Легко рассуждать, будучи гостем. Легко строить догадки и предположения, основанные всего лишь на разрозненных, весьма односторонних фактах, когда ты втянулся в армейский быт, с его строго регламентированным распорядком, обустроенностью, даже пайком. Не надо стоять в бесконечных очередях, чтобы получить причитающийся твоей семье по карточкам немудрящий паек. А дрова? Вокруг домишка, в котором твоя семья занимает комнату, уже давно разобраны на топливо все заборы и сараюшки. Доктора наук с гаечными ключами лазят по водосточным колодцам, днюют и ночуют в котельной, разгружают вырванные, что называется, с кровью платформы с дровами, чтобы не полопались трубы в лабораторных помещениях. Первая военная зима. Суровая, страшная. А тут прожекты. ..

Да, все четко, предельно ясно. На Западе, по-видимому, действительно начались работы по созданию атомного оружия. Полное молчание по этой тематике в научных журналах говорит само за себя. И потому необходимо здесь, в Казани, пока не поздно, провести ряд экспериментов, чтобы убедиться, что ядерная цепная реакция возможна. А для этого потребуется...

В том, что говорил Флеров, были логика, точный расчет, понимание глубинных течений научного процесса. Это сознавали и все сидящие в зале. Но проклятое безоговорочное слово «потребуется» привнесло в атмосферу заседания немалую долю скепсиса. Легко оперировать цифрами в докладе. А Казань уже сейчас коротает декабрьские вечера при свете коптилок. Да и то за керосином еще настоишься в очереди. Хорошо, что в лаборатории свет подается. С перебоями, но подается. Многие из физтеховцев пришли на доклад прямо с разгрузки угля. Сидят, превозмогая усталость, с черными следами угольной пыли под глазами. Ох уж эти «научные бригады» по разгрузке, которые возглавляют сейчас такие киты Физтеха и Химфизики, как Харитон, Арцимович, Борис Александров... Для экспериментов, на которых настаивает Флеров, необходима мобилизация таких людских резервов, таких ресурсов, технических и промышленных, что сразу же подводи черту под всеми другими оборонными исследованиями. А результат? Страстная вера в идею еще не вексель, под который можно развернуть широкий фронт исследований. Флеров за свою недолгую научную жизнь дальше кабинета директора Физтеха пока не хаживал. А академик Иоффе знает, как там, наверху, ведут разговор, особенно сейчас, когда страна напряглась до предела, чтобы выстоять. Там, прежде чем спросить: «Сколько?» — зададут жесткие конкретные вопросы: «Зачем?», «Когда?», «Каким образом?». На то, чтобы выслушать теоретические размышления уважаемого Абрама Федоровича, как это случалось раньше, времени нет. Война!

Раздавались в зале вопросы к докладчику. Звучали детальные ответы. О чем-то поспорили. В чем-то согласились. И на самого Иоффе да и на всех, кто расположился в двух первых рядах, сквозь всю скудность и напряженность их эвакуационного бытия вдруг дохнуло такой забытой и далекой атмосферой безмятежных довоенных лет. Ведь как работали, спорили, искали...

Флеров, собрав свои выкладки и расчеты, сделанные в тощей ученической тетради, уже покидал трибуну. А Иоффе все сидел с каким-то улыбчивым, размягченным, немножко гордым лицом: «Вон какие у нас орлы в Физтехе». Да и в зале у всех выражения лиц как в старые добрые времена. У Арцимовича некоторый скепсис, губы плотно сжаты в узкую полоску. Но это маска. Мысль лихорадочно работает, производя в уме точные расчеты. У Алиханьяна глаза полыхают каким-то дьявольским огнем. Старший из братьев, Абрам, спокойнее других. На мгновение мелькнула мысль, что Флеров убедил всех.

Но в следующую секунду поднялся академик Иоффе. И по тому, как он произнес начальные слова: «Мы благодарны уважаемому...» — Флерову все стало ясно. Хоть и недолго по сравнению с другими проработал он в Физтехе, но привычки директора облекать отказ в изысканно-вежливую форму, сделавшую бы честь изощренному дипломату, знал.

Истекали восьмые сутки его, теперь уже бесполезного, отпуска. По военному времени, чтобы добраться из Казани до Йошкар-Олы, нужно минимум два дня.

Даже сейчас, с расстояния четырех десятилетий, мы никому не можем бросить упрека. Директор Физтеха да и другие ученые старшего поколения отлично понимали, что обращаться в правительство с домыслами и предположениями, когда страна истекает кровью, напрягая все силы, чтобы выстоять, было немыслимо.

Иными словами, ситуацию «Сцилард — Эйнштейн — Рузвельт» в нашей стране зимой 1942 года разыграть было невозможно.