Сто лет

Он смотрел на уголки губ Урсулы. Они дрожали. Красивые. Ямки в уголках. Две маленькие ямки. Но они были из другой жизни. Что она здесь делает?

* * *

Они все вошли к нему в комнату. Пастор видел их как в тумане. Одного за другим. Мать. Детей. Сестру. Время и пространство исчезли. Он не знал, как долго был в забытьи. Но когда он проснулся, доктор по-прежнему сидел рядом. За окном было светло. Наверное, уже наступило утро.

Один раз он проснулся и почувствовал себя лучше. Заговорил с доктором, дремавшим возле его кровати.

– Ты сказал, что я бредил… – начал он.

Доктор, всхрапнув, проснулся и наклонился к пастору. Вытащил стетоскоп и начал прослушивать ему грудь.

– Не думай сейчас об этом… Дыши! – приказал он.

– Я хочу знать.

– Хорошо. Мы поняли это так, что ты говорил с этой Сарой Сусанне.

– Мы?

– Твоя жена тоже была здесь…

– Что я сказал? – шепотом спросил пастор.

– Ты говорил немного сбивчиво, но я привык понимать бред больных…

– К этому нельзя относиться серьезно.

– Почему же? – почти весело спросил доктор. – Нельзя сказать, что я услышал что-нибудь умное.

– Но я все-таки духовный пастырь…

– Ты, но не она, – заметил доктор.

– Что же тогда непоправимо?

Пастор хотел посмотреть в серые глаза доктора, однако не смог выдержать его взгляд.

– Непоправимо? Это решать тебе. Ты говорил о каком-то портрете…

– Что именно?

– Ты называл эту женщину разными ласковыми именами, и твоя жена все это слышала.

– Как она к этому отнеслась?

– Она хотела удалить меня из комнаты под тем предлогом, что я должен спуститься вниз и поесть.

– И ты ушел?

– Нет, мне было слишком любопытно. Эта черта моего характера доставляет мне много радости. Я не ушел, но зато велел ей принести мне выжатую тряпку и таким образом остался с тобой наедине.

– И она принесла?

– Да, и отсутствовала как раз столько времени, сколько понадобилось, чтобы спасти положение.

– Так что же такого я сказал?

– Это останется между Господом и мною, я не собираюсь никого мучить цитатами. В бреду люди говорят много странного. Открывают страшные тайны. Или мечты…

– Но я хочу знать!

Доктор посмотрел на пастора, оба чувствовали себя смущенно.

Наконец доктор сказал, придав лицу выражение наставника, наставляющего ребенка на путь истинный:

– Фриц, сколько лет мы с тобой уже дружим?

– С тех пор, как я приехал в Стейген.

– Вот поэтому то, что ты сказал, не имеет никакого значения. Пожалуйста, поправляйся. А то я рискую потерять и лучшего друга, и свою лекарскую репутацию.

Всему свое время

По усадьбам ходили слухи. Говорили, будто фру Крог из Хавннеса решилась выйти в море одна в непогоду. К тому же на лодке, которая не принадлежала пастору. Она потеряла лодку, пытаясь спастись на шхере. К счастью, был отлив, поэтому ей удалось выбраться на берег. Ее нашел рыбак, который после бури собирал там плавник. Его жена вытерла и растерла фру Крог перед очагом, пока муж ходил, чтобы сообщить, где она находится.

Все это было удивительно. И люди удивлялись. Предполагали, что за этим что-то кроется. Одна из пасторских служанок видела, как фру Крог выбежала из церкви. Это-то и было странно. Почему она бежала? Сразу после этого она покинула усадьбу, даже не попрощавшись с пасторшей. Потому что пасторша пришла в усадьбу уже после ухода фру Крог. О причине всего этого можно было только строить догадки. И люди строили догадки.

Строил догадки и Юханнес. Молча. Первая часть пути из Стейгена в Хавннес тоже была проделана в молчании. Ветер был еще сильный, хотя погода изменилась и была уже не такая, как в последний раз, когда Сара Сусанне сидела в лодке. Сейчас она сидела на корме рядом с Юханнесом, закутанная в меховое одеяло и шаль. Ей все еще казалось, что она больше никогда в жизни не сможет согреться.

– Я потеряла свой саквояж. Он упал за борт, – неожиданно сказала она.

Юханнес снял зюйдвестку и позволил ветру трепать ему волосы и бороду. Он перевел взгляд на жену и улыбнулся. Ей стало легче, потому что, приехав за ней, он все время был мрачный. Если б не эта мрачность, она бы уже спросила у него, что ему сказали в пасторской усадьбе. Что сказала она? Что сказал он? Но она не спросила.

– Ввв ннеммм было чччто-ннниббудь цценннное? – спросил он и приготовился поставить парус.

– Ты привез его мне из Трондхейма.

– Я кккуппплю ннновый.

Он закрепил парус и выпрямил лодку. Помолчав, он сказал, что саквояж – всего лишь саквояж, главное, что она жива и здорова.

– Ты не спрашиваешь, почему я так поступила?

Нет, не спрашивает, признался он. А сама она понимает, почему она сделала такую глупость?

Некоторое время Сара Сусанне не отвечала, вглядываясь в Caг-фьорд, появившийся из серой мглы. Мысы и берега казались лишенными очертаний клочками шерсти. Определить расстояние между ними было невозможно.

– Нет, не понимаю, – призналась она наконец. – Мне нужно было сказать пасторше, что она напрасно рассердилась. Я не за тем приехала в Стейген.

Юханнес широко раскрыл глаза, но молчал.

– Она сказала, что я еще пожалею, что приехала к ним. Она…