Сто лет

Он знал фарватер и потому мог думать о своем. В голову лезли разные мысли. Больше всего он думал о том, как виноват перед этой молоденькой девушкой, Сарой Сусанне, о которой обещал заботиться всю жизнь.

Время от времени у него возникала уверенность, что Господь Бог на его стороне и заботится, чтобы с ним ничего не случилось.

Беседа

Порой Сара Сусанне чувствовала себя достаточно сильной, чтобы справиться с горем. Однако большинство дней были безнадежные, как неприступная гора. Она едва терпела детей и всех обитателей усадьбы. И меньше всего – самое себя.

Она пропускала чтения вслух и старалась не замечать бросаемых на нее вопросительных взглядов. Чувствовала себя такой тяжелой, что с большим трудом поднималась к себе в мансарду. Оттуда она могла сверху обозревать всю усадьбу и гавань. От этого ей всегда становилось легче. Было еще холодно, но можно было попросить кого-нибудь истопить печь. Достаточно одного слова. Однако помочь ей могло только время. Можно было поставить в мансарде небольшие кросны. Те, что занимали не слишком много места. Шерсть и лоскутья хранились у нее наверху. Сейчас она была не в силах сидеть с кем-нибудь в доме для работников, где стояли два других станка. Иногда она пользовалась станками и помещением работниц, когда они сами не ткали.

Но только в мансарде не было никого, кроме нее. Она могла взять туда рукоделие или книгу со счетами о хозяйству и остаться одна. В мансарде стоял небольшой зеленый кухонный столик с опускающимися досками и два стула. Когда она носила ребенка и не могла участвовать в домашней работе, необходимость уйти наверх служила предлогом, если ей хотелось побыть одой. Даже долго. Раньше она поднималась туда независимо от своего состояния. Просто чтобы увидеть парус или мачту. Особенно если они ждали возвращения Юханнеса. Он часто уезжал по делам. Их было много. А может, ему просто было неприятно видеть ее снова беременной?

Потому что находил ее безобразной? Или потому что винил в этом себя? А может, и то и другое? Кто знает.

А эта Тудрун в Трондхейме? Может, у него были еще и другие женщины? Сара Сусанне не могла думать об этом.

В последний год мать жила у Марен на Хундхолмене. Сара Сусанне могла сидеть в зеленом кресле, подставив под ноги скамеечку, как старая дама.

Иногда откуда-то издалека приходили мечты, они порхали, словно гонимые с места на место, но избавиться от них было невозможно. У них не было цели, кроме этого почти невидимого движения. Они дышали, как дышат водоросли в воде, которые никто не замечает. И были так же привязаны к этому месту, Как она, но не обладали ее постоянной потребностью проявлять свою волю.

* * *

– Держи крепче! – прохрипела она ему в ухо. Ее ногти царапали его шею.

Юханнес мигом проснулся. И понял, что с ней. Теперь кошмары снились ей чаще, чем раньше. И каждый раз он пытался ощутить в себе ее борьбу. Тот старый узел, затянувшийся у него внутри. Не тревогу – что-то более сильное. То, что он испытывал в детстве, когда не мог правильно произносить слова.

Теперь примерно то же происходило с Сарой Сусанне. Она теряла рассудок. Здесь, в эту минуту. В его объятиях.

Она снова впилась в него ногтями, и у нее вырвался сдавленный хрип:

– Держи крепче!

Он схватил ее запястья, чтобы избежать ее ногтей, и сделал так, как она просила. Крепко держал и без конца, заикаясь, повторял ее имя. Когда он понял по дыханию, что она проснулась, он отпустил ее руки и немного выждал. Потом обнял ее. Даже сквозь ночную сорочку он чувствовал, как она вспотела. Вдыхал едкий запах борьбы и спящей женщины.

– Ооопппять? – прошептал он.

Не отвечая, она медленно высвободилась из его объятий. Тяжело дыша, откинула перину. Села и заплакала. Сначала громко и визгливо, точно несмазанное точило. Потом рыдания сменились всхлипываниями, чавкающими, как вода в расселине. Он позволил ей плакать в надежде, что, как и в прошлый раз, все пройдет само собой.

Ей часто снились кошмары. Это началось после того как утонул Арнольдус, и постоянно повторялось после потери Йенса. Теперь же, когда ей снова предстояло рожать, они возобновились с новой силой.

Сразу после таких кошмаров она не хотела говорить о них. А придя в себя, чуть ли не весело признавалась, что у нее в груди камень.

– Ррраассскккажжжи мммнннее! – попросил Юханнес и сел в кровати. – Чччттоо тттебббе пппрррисснниллосссь?

– Я не помню. Правда не помню, – пробормотала она, стараясь перестать плакать.

Потом он услыхал, что она ощупью в темноте налила в таз воды. От знакомого будничного звука узел внутри стал мягким, как прорвавшийся нарыв. Сара Сусанне вымылась и переменила рубашку. Значит, она и на этот раз не лишилась рассудка.

Юханнес не помнил, что произошло раньше, он заснул или она вернулась в постель, но когда он проснулся, она лежала и смотрела в потолок. А свет за занавесками колол глаза воинством острых иголок. Он выждал. Потом дружески толкнул ее в бок. Заговорил с нею, но она ему не ответила.

Тогда он спросил прямо, боится ли она предстоящих родов. Его слова звучали даже весело и как будто бессвязно.