Сто лет

– У него уже есть невеста? – так равнодушно спросил Ханс, что всем сразу стало любопытно, почему его это интересует.

– Все может быть. Он парень видный, а теперь молодые долго не ждут, – ответил Бьярне.

Йордис давно усвоила, что имя Турстейна упоминать нельзя. При посторонних Ханс еще кое-как сдерживался. Но наедине становился хуже овода, которого и отогнать трудно, и избежать невозможно.

В письмах он был совсем другим.

Может, так бывает всегда? В письмах люди бывают другими? А она сама? Неужели их письма – только ложь и обман?

– Ночью передавали что-нибудь новое? – тихо спросила она.

Это был пароль. Мужчины начали тихо обсуждать новости.

– Если вы не прекратите свою болтовню, вас заберут фрицы. А мы с Йордис останемся, она – с животом, а я – со своим сопливым выводком.

Слово фрицы Эрда произнесла тихо и презрительно, словно участвовала в движения Сопротивления. А накануне вечером, когда она пригрозила, что выследит и заявит на них, можно было подумать, что она работает на гестапо. Однако мужчины не обратили на нее внимание.

Может быть, они слушали радио в подполе или в хлеву. Йордис предположила, что они сидели на сеновале у соседа. Но это была тайна. Во всяком случае, вчера они вернулись домой только под утро.

– Невероятная история! Женщины на Юге нелегально мобилизовались. И стали распространять листовки, адресованные всем родителям. Они прятали их в пояса для чулок! А получившие передавали эти листовки новым властям. В результате министерство получило несколько корзин для белья, набитых письмами одинакового содержания! – Ханс даже разволновался.

– Что там было написано? – спросила Йордис.

– «Я не хочу, чтобы мои дети принимали участие в обязательных работах в молодежных организациях Нашунал самлинг[16], потому что цель этих работ противоречит моей совести», – тихо произнес Бьярне, словно читал вслух газету. У него была хорошая память.

– И они подписали эти письма своими именами? – спросила Йордис.

– Я так понимаю, что им пришлось их подписать, – ответил Бьярне.

– Неужели они не боялись, что их арестуют? Ведь недавно введено чрезвычайное положение? – удивилась Эрда.

– Можно арестовать пасторов или учителей, но нельзя арестовать всех родителей, – сказал Бьярне.

– Это верно, ведь тогда дети останутся беспризорными. А у немцев нет ни времени, ни желания заниматься этим самим, – усмехнулась Эрда.

Засмеялись и остальные. Не перестав, однако, оставаться серьезными. Что их всех ждет? Как долго еще продлится эта война? Кого можно считать другом, кто – «полосатый»[17], а кто – предатель? Даже здесь, в этом отдаленном уголке страны, могло произойти что угодно. Кто-то мог выдать тех, кто слушал английское радио.

– Будем надеяться, что не повторится тот случай, когда пятьсот учителей были отправлены в Киркенес на штрафные работы за то, что отказались учить детей по нацистским правилам, – вздохнул Бьярне и дал малышу чайную ложку. Малыш энергично застучал ею по столу.

– Да, я слышал об этом, когда плавал. В Трондхейме их натолкали в маленький «Шерстад», как сельдей в бочку, и всю долгую дорогу на Север почти не кормили. – Ханс покачал головой.

– Это для острастки. Но получилось наоборот. Помните, сколько тогда сразу возникло групп протеста? Они действовали не хуже. Теперь многие учителя уже вернулись обратно, а Квислинг бранится и говорит, что учителя навредили норвежскому народу, – засмеялся Бьярне и обмакнул сухарь в кофе.

Венские булочки он оставил гостям. Бьярне никогда не был большим охотником поесть. Это было видно по его высокой худощавой фигуре. Ребенок протянул руку за сухарем. На нем был свитерок и шерстяные штанишки, он так жадно сосал сухарь, что изо рта у него бежала слюна.

– Бьярне, следи, чтобы ребенок не испачкался! – сказала Эрда, не отрываясь от теста, словно у нее на спине были глаза.

– Самое страшное, что многое от нас не зависит, – сказала Йордис.

Неожиданно у нее в теле возникло беспокойство. Живот. Больно ей не было. Только слегка давило. Так же было и вчера вечером. Наверное, из-за ссоры с Хансом, хотя сегодня они оба делали вид, будто ничего не случилось. Он не терпел, когда она ему возражала. Сердился, словно она хотела его унизить. Но у нее не было такого намерения. Она только боялась за него и не хотела, чтобы он ходил слушать радио.

– Представьте себе, что некоторые парни захотели записаться в полк «Нурланд», чтобы их послали на Восточный фронт. Вот идиоты! – воскликнул Ханс.

– В армии Гитлера их считают героями, – хмыкнула Эрда.

Йордис подумала, что не любит героев, независимо от того, на чьей стороне они сражаются. Что-то ей подсказывало, что в любом случае от этого дурно пахнет. С первого дня беременности она стала остро реагировать на запахи. И с трудом находилась в комнате, где курили мужчины.

– Боюсь, в сегодняшнем мире у этих героев неопределенное будущее, – сухо сказал Бьярне.

Он редко повышал голос. Тем более без нужды. Йордис никогда не понимала, как они с Эрдой ладят друг с другом, уж слишком они были разные.