Сто лет

– Господь Всемогущий, будь милостив ко всем нам. Ко всем Своим творениям на земле. И к служителю Твоему, стоящему тут на коленях, и к этому бедному мальчику. Я не всегда веду себя правильно, не каждый день борюсь со стяжательством и злом. Меня поставили управлять любовью Господней к сирым и убогим. Но это так трудно. Я сама нуждаюсь в Твоем милосердии и недостойна молиться за этих несчастных детей человеческих, которые разорвали одежду Карстена и так мучат его. И все-таки я прошу Тебя проявить к ним милосердие. А Карстен замечательный мальчик, он подставил своим обидчикам вторую щеку, когда они били и терзали его. Утешь и защити его. Он достоин считаться апостолом Божьим. Прошу Тебя, Господи, прояви к нам милость Свою, к каждому по отдельности и ко всем вместе. Сделай так, чтобы эти мучения прекратились. Карстен достаточно претерпел, вынес из этого урок и повзрослел. Он может предстать перед Своим Богом с чистой и спокойной душой. А куртку его Элида починит на машинке, благослови ее Бог. Аминь!

Элида сдалась. Мысли одолевали ее. Она отправила наверх Маленькую Хельгу с газетой, чтобы она почитала Фредрику. И начала готовить суп из солонины. Но продолжала думать. Что она скажет завтра учителю Карстена? Как объяснит ему, почему не пустила Карстена в школу? Она пойдет к учителю, когда он уже распустит учеников по домам после занятий. Вопреки молитве тети Хельги.

Маленькая Хельга, конечно, рассказала Фредрику о случившемся, потому что он спустился в гостиную со свернутой газетой и замкнутым выражением лица.

– Этому надо положить конец! – твердо сказал он и прикоснулся рукой к затылку Карстена. Потом тяжело опустился в американскую качалку. Качалка заскрипела. Фредрик выглядел измученным. Он кашлянул по привычке, как всегда, когда не знал, что сказать. Все время он держал в руке газету.

Вечером, когда они собирались ложиться, Фредрик развернул газету и показал Элиде одно объявление о сдаче дома: «Евреев и уроженцев Севера просим не обращаться».

Казалось, стыдно даже типографской краске. Этот стыд распространялся по комнате и вместе с дыханием проникал в легкие. Разливался по лицам. Сердце, рыдая, качало кровь. Глаза у Фредрика затуманились. У Элиды тоже. Они не знали, куда девать руки. Шарили ими, ни к чему не прикасаясь. Пока, наконец, их руки не нашли друг друга.

– Кто-нибудь из детей видел это? – спросила Элида, уткнувшись лицом ему в шею.

– Я убрал газету, как только это увидел. Сожги ее. Черная маленькая печка. Элида развела огонь. Он разгорелся. Взметнулись хлопья золы. Они рвались из печки наружу. Все стало серым. Врачующий пепел. Как будто эта газета была единственная. Единственный экземпляр. Единственное объявление.

Позор был сожжен.

В передней лежала разорванная куртка Карстена, которую Элида завтра собиралась показать учителю.

Миссия земли – развивать принцип любви

Перед их отъездом к Марчелло Хаугену тетя Хельга подробно рассказала им о сказочных способностях самого Марчелло и его матери:

– Свой участок земли он получил в дар от одного дельца, которого исцелил, когда врачи от него отказались. Вы уже знаете, денег Марчелло не берет. Но люди, у которых есть средства, могут делать ему подарки… Я давно знакома с его матерью, Элен Марией. Овдовев, она с детьми приехала в Кристианию и в Старом городе открыла молочную лавку. Это незаурядная женщина. Но ее не проведешь. И Марчелло тоже. Он был в Австрии и посетил там кайзера Франца Иосифа. Его приглашали в Берлин в германский Генеральный штаб, чтобы он посоветовал, какую политику следует вести в отношении Европы. У нас в стране мало таких людей!

В субботу Фредрик с Элидой приехали на виллу «Арьюна» в Уллевол Хагебю. Новый, большой, богатый дом с садом. Только что прошел дождь, благоухали цветы и мокрые листья. День был как летний, несмотря на осень. В большой передней сидели и стояли в ожидании приема человек двенадцать. Матушка Хауген спросила у них фамилию и попросила их куда-нибудь сесть. Благодаря письму тети Хельги или чему-то другому, но ждать им пришлось недолго. Элида не знала, каким она представляла себе Марчелло Хаугена, – может быть, похожим на рождественского ниссе с длинной бородой и цепочкой от часов, висящей на животе?

Стройный мужчина ее возраста стоял в профиль перед окном и курил трубку. Крупный нос и рот. Каштановые вьющиеся волосы. Смуглая кожа. Он был похож на цыгана, выбившегося в люди. Светло-серые льняные брюки, жилетка и белая рубашка с закатанными рукавами. Темные, волосатые до самых ладоней руки. Шелковый шарф завязан на шее небрежным узлом. Словно этот человек собрался в гости.

Должно быть, он слышал, как отворилась и затворилась дверь, однако продолжал стоять у окна. Курил, не глядя на вошедших. Может, это ошибка? Может, им не следовало сразу входить к нему? Элида вопросительно взглянула на Фредрика.

Но тут Марчелло Хауген отвернулся от окна. Отложил трубку и протянул к ним руки. Словно они были его старые знакомые. Одновременно пожал каждому руку. Элиде досталась левая. Как будто он был левшой.