Сто поэтов начала столетия

Простого прихожанина в наши дни окружает совершенно иная жизнь, в которой отношения человека и Бога фатально изменились, – на это нельзя закрывать глаза. То, что легко было во времена оны счесть ересью, становится едва ли не нормой. Эти девиации, травмы, отклонения от нормы нельзя просто отрицать, с ними надо учиться сосуществовать, жить рука об руку. Господь не просто заповедал человеку подвиг духовного соработничества, он теперь сам в нем нуждается как в необходимом подтверждении своего могущества. Эта антиномия раз за разом возникает в стихах Круглова: всесилие Творца ущербно в отсутствие человеческой поддержки.

Говорит Господь: «Что мне делать
С вами, жители ада!
……………………………………………
Рыдаете: «Пожалей нас, начальник!
Где ж твоя милость!»
……………………………………………………………
Любовью помиловать и простить вас желаю –
Презрительно цедите: «Не нуждаемся!»
………………………………………………
Чем мы еще здесь живы, – не ведаю!
Вы ведаете, вы, – ответственные
За Меня, Которого приручили».

Финальная аллюзия на Экзюпери здесь особенно важна, милосердие в наш век необходимо проявлять с обеих сторон – и с горней, и с дольней! Не ведет ли это к послаблениям, к возможности несоблюдения церковных предписаний? Да, возможно, дело обстоит именно так, – отваживается прямо сказать Круглов, настойчиво сближающий в своих стихах инстанции тела и духа:

Воскресение – оправдание тела:
Мнемоний, мнимостей,
Обетов, отложенных на завтра,
Старых фотографий, неотправленных писем,
Новинок, вышедших позавчера, –
Жизни.

Тело ведь тоже душа, только другая.

Ощущение тела относится к числу первоначальных человеческих интуиций, доступных с первых минут самосознания, в отсутствии идеи о Божестве. Значит, сближение тела и души – не ересь, но дополнительный шанс для человека увидеть в самом простом и очевидном присутствие сверхъестественного и обязывающего к моральному поведению, следующему не буквальной личной выгоде, но некой непреложной идее, требующей смирения и жертвы. Важен конечный результат, а не каноническая безупречность процесса, для кого-то необходимость духовности более очевидна, будучи выражена на языке «недуховном», нередко отдающем фальшью. Вера, Бог, вообще идеал в сегодняшнем мире не есть нечто изначально позитивно определенное, а порою доступное лишь от противного, апофатически:

и только Ты на кресте забытый
крест – и есть сама
забытость
то и дело всплывающая в мир как рекламный баннер в сайт
постовое делание спасающегося:
не дать раздражению прорваться
смирить в себе этого зверя
не кликнуть курсором в перекрестье:
«закрыть»

Круглов – поэт не для всех, в его стихах – россыпь имен и понятий, скромному жителю подлунного мира вполне чуждых. Но есть у о. Сергия удивительная способность переводить отвлеченное на обыденный и общепонятный язык, причем – с тонкими вариациями и обертонами. Так, в стихотворении «Картина “Девятый май”» на равных правах присутствуют отсылки к текстам Лермонтова («В полдневный жар в долине Дагестана…») и Шолохова, Твардовского и Исаковского («Враги сожгли родную хату…»), а также аллюзии, восходящие к творчеству отца и сына Тарковских («Иван до войны проходил у ручья, Где выросла ива неведомо чья…»). Неважно, сколько культурных подтекстов удастся расшифровать читателю, суть дела от этого не меняется:

солдат березоньку зарезал
сапожной шилою проткнул
молочной кровию прозрачной
он солдатенка напоил

чиста та кровь и не содержит

в себе кровавыя души
а вся душа ее в солдате
в его ль во песнях золотых

а и березоньке не больно:

девичья беля не болит
сочится в горлышко мальчонку
да к небушку не вопиет

ай где ж ты родина родная

куда ты папку забрала! –
мальчонок плакал все голодный
все кровь Березову сосал

березка вечная стояла

под ней нежив лежал солдат
и во груди его сияла
медаль за взятый китежград