Читаем Сто поэтов начала столетия полностью

Сто поэтов начала столетия

Уходя, уходи, – это векуБыло сказано, как человеку:Слишком сумрачен был и тяжел.В нишу. В справочник. В библиотеку.Потоптался чуть-чуть – и ушел. ‹…›Девятнадцатый был благосклоннымК кабинетным мечтам полусоннымИ менял, как перчатки, мечты.Восемнадцатый был просвещенным,Верил в разум хотя бы, а ты?Посмотри на себя, на плохого,Коммуниста, фашиста сплошного,В лучшем случае – авангардист.Разве мама любила такого?..

(«Прощание с веком»)

Мирозиждущая метафизика Кушнера вновь, как в прежние времена, сводится к вечному воплощению поэзии в то, что нам кажется жизнью: «Перемещается в стихи / Жизнь постепенно…» Но подобное перемещение не отменяет почти что платоновского догмата о предвечности и бесконечности смыслов, заключенных в великом искусстве:

Рай – это место, где Пушкин читает Толстого.Это куда интереснее вечной весны. ‹…›Гости съезжались на дачу… Случайный прохожийСкопище видел карет на приморском шоссе.Все ли, не знаю, счастливые семьи похожи?Надо подумать еще… Может быть, и не все.

Поэзия не только предшествует реальности, но и врачует недуги и печали, она сродни молитве, возносимой ввысь ради спасения и умиротворения мирового неустройства. Поэзия после Аушвица не просто продолжает существовать, но и перевешивает не только иные искусства, но и другие роды и жанры внутри литературы:

Потому что больше никто не читает прозу,Потому что наскучил вымысел: смысла нетПредставлять, как робеет герой, выбирая позуПоскромней, потому что смущает его сюжет…

Что же изменилось в голосе нового Кушнера, оставившего позади сумрак девяностых? Во-первых, резко снизился градус упоения бытом как таковым, мельчайшими деталями повседневности. Таинственность жизни не может более просто вытекать из фетовски восторженных возгласов, она нуждается в более глубоких обоснованиях. Во-вторых, резко уменьшилась доля конкретной афористичности, ясность выводов. Прозрачность стиха все чаще уступает место непосредственному переживанию нерасчленимого первоединства выражения и содержания поэзии, совсем как в по-шопенгауэровски порывистых и темных шедеврах Фета:

Что-то более важное в жизни, чем разум…Только слов не ищи, не подыскивай: словоЗа слово – и, увидишь, сведется всё к фразамИ не тем, чем казалось, окажется снова…

Невозможно, наконец, не отметить участившиеся случаи снижения пафоса, вторжение иронии даже в святая святых:

Никому не уйти никуда от слепого рока.Не дано докричаться с земли до ночных светил!Все равно, интересно понять, что «Двенадцать» БлокаПодсознательно помнят Чуковского «Крокодил».Как он там, в дневнике, записал: ‹Я сегодня гений›?А сейчас приведу ряд примеров и совпадений.Гуляет ветер. Порхает снег.Идут двенадцать человек.Через болота и пескиИдут звериные полки. ‹…›Пиф-паф! – и сам гиппопотамБежит за ними по пятам.Трах-тах-тах! И только эхоОткликается в домах.Но где же Ляля? Ляли нет!От девочки пропал и след. ‹…›

(«Современники»)

И вот скажите – что же это, как не бесконечно порицаемый, путающий все карты вечности, построенный в боях постмодернизм?