Сто поэтов начала столетия

Подробно описана либо топография, либо содержание раздумий, обратная пропорциональная зависимость присутствия обеих составляющих элегической прогулки незыблемо: перевес одного ведет к непроясненности другого. Кстати, о «непроясненности», вернее, об умолчании как принципе поэтики позднего Рейна: об этом обязательно надо сказать. При всем легендарном темпераменте, подвижности, зоркости, в стихах последнего десятилетия резко уменьшилась степень обращенности поэта внутрь своего сознания. В стихах прямо либо косвенно упоминаются не только десятки мест, но и огромное количество узнаваемых имен – Горбовский и Бродский, Довлатов и Кушнер, Лосев и Глезер, Ромадин, Ардов, Липкин, другие, – однако это не стихи на случай, не череда сценок из серии «я и великие», наоборот, именно собеседникам и спутникам уделено почти сто процентов внимания, поэт редуцирует себя до роли наблюдателя и свидетеля. Это особая щедрость, способность и желание отступить в тень описать других, но не себя – важное свойство лирики Евгения Рейна. И проявляется оно вполне независимо от конкретного фабульного антуража – в прогулках ли по Петербургу и Москве, либо в излюбленных Рейном антуражах баров и кафе на фоне обширного перечня блюд и напитков.

Эмоция, как правило, оживает в воспоминании, в полном соответствии с фундаментальным афоризмом классика: Прошла любовь – явилась муза… Отсюда сдержанность, немногословие, недосказанность:

Спеша электричкой последней
И глядя на сумрак лесной,
Каких незадачливых бредней
Не вспомнишь с паскудной тоской.

И вот, погружаясь в подземку,

Ты скажешь себе самому:
Все было, что стенка на стенку,
А вот непостижно уму.

Какое ненужное дело

Держаться того воровства.
Как поздно, как жизнь пролетела,
Как скоро настала Москва!

(«Электричка 0.50»)

Порою склонность к поздней сдержанности чувств оборачивается своею почти бравадой:

Никому я не пара.
Что друзья и семья!
Человеком из бара
я считаю себя.
По мостам и по кольцам,
по торцам и мостам
одинаково скользко
в этом месте и там.

(«Человек из бара»)

Однако исключения только подтверждают правило: стихи позднего Рейна сохраняют преемственность с лирикой прежних лет, но характерны новой геометрией смысла, смещением центра эмоций в область памяти и воскрешения былых эмоций в новом контексте, в отсутствие непосредственной горячности, в присутствии поздней молчаливой решимости соблюсти себя в тишине и максимально точно и полно рассказать о других.

Библиография

голоса // Арион. 2000. № 2.

Римлянин и скиф // Арион. 2001. № 2.

Стихи // Звезда. 2001. № 11.

Избранные стихотворения и поэмы. М.; СПб.: Летний сад, 2001.

голоса // Арион. 2002. № 2.

Трисмегист: Поэма // Вестник Европы. 2002. № 5.

Граненый алмаз // Знамя. 2002. № 5.

Прицел // Новый мир. 2002. № 5.

голоса // Арион. 2003. № 1.

На пути караванном // Новый мир. 2003. № 2.

«Я хозяин своих привидений и призраков» // Знамя. 2003. № 3.

голоса // Арион. 2003. № 4.

Старая Англия, Новая Англия // Знамя. 2003. № 11.

Юго-Запад // Континент. 2003. № 117.

Утешительный приз // Новый мир. 2004. № 4.

После Илиады // Знамя. 2004. № 5.

Набережная // Звезда. 2004. № 6.

Грамотный львенок // Знамя. 2004. № 12.

После нашей эры. М.: Время, 2004.

Вершина света // Новый мир. 2005. № 2.

Из новых стихов // Знамя. 2005. № 12.

Батум // Новый мир. 2006. № 2.

Новогодняя оттепель в Зеленогорске // Дружба народов. 2009. № 2.

Память о путешествии: Избранное нового века. М.: Галарт, 2011.

Вдоль времени // Знамя. 2013. № 1.

Парк мертвых и живых // Новый мир. 2013. № 5.

Соль из солеварен // Знамя. 2013. № 12.

Сталь Авраама // Новый мир. 2014. № 1.

Постой, так не уходят напролом // Знамя. 2014. № 6.

Евгения Риц или «Причащаться прочным, простым вещам»

Евгения Риц – поэт «городской» и, что еще важнее, поэт «сдержанный», лишь время от времени готовый уделить читателю, по ее собственному определению, «некоторое количество чувств». Даже о страсти пишет как-то скуповато, отмеряя слова в час по чайной ложке да еще отгораживаясь видимой отстраненностью от непосредственного переживания события: