Сто поэтов начала столетия

Это какой-то странное, призрачное слитное существование – оживший фольклор, имеющий своею оборотной стороной радикальный авангард:

Мы поймали двух лещей, одного подлещика,
Со вчера полно борщей, щи и суп гороховый,
Я живу в краю родном, наблюдаю ход вещей,
Я живу в краю родном, разве что не окаю.
Тот кулик его хулит, тот кулик – нахваливат,
По задворкам не пройти, снег да грязь в проталинах,
Разбежались сапоги – левые и правые,
Мы же, валенки, стоим, разве что не квакаем.
Принимаем ход вещей и собак на привязи,
Изловили дыр бул щил и обратно выпустим.

Ната Сучкова никак не идеологизирует свою кровную связанность с северным краем, не выставляет его в сусальном облике мира предустановленной гармонии, не нападает на все, что противится автохтонности, рвется за ее пределы. Но самое главное в лирике Сучковой, не генотип, а фенотип провинции. Уход от непреложно исконного и попытки к нему вернуться в широком смысле слова рассматриваются не в виде прямых географических перемещений с периферии в центр и обратно, но в плане развития человека, несущего в себе изначальный код творения несмотря на все внешние воздействия.

вот идет человек – голова на плечах,
из тех, что в детстве хотят на врача,
и такая чепуха лезет в голову.
мелко-мелко, как капли в бейсболку стучат,
догоняет на острых своих каблучках,
а потом – голова оторвана.

он плывет на облаке, как в дыму,

на руках голова с пятаком во рту,
под ногами – антенны, шпили,
он с тревогой думает: я умру,
и опять какую-то чушь, муру,
почему ее не пришили?

почему-то сказку о колобке,

я творен на крови и молоке,
в ординаторской включен телик,
васильки на выцветшем лежаке,
дремлет доктор и руки его в муке,
а не то, что в детстве хотели.

Все, что кажется современному человеку пережитками прошлого, рудиментами и атавизмами навсегда отошедшей в прошлое жизни, жабрами и крыльями былого, все наши сокровенные либо вовсе неосознанные воспоминания о бывшем-вечном – всё это живо, продолжает в нас жить. Чтобы уловить эти тонкие и слабые сигналы – не надо бороться с прогрессом или непременно поселяться в скиту на берегу северной реки. Надо просто слушать и слышать, как это умеет делать Ната Сучкова.

Библиография

Коллекция за стеклом // Октябрь. 2006. № 5.

Дачник мой август // Новый мир. 2006. № 6.

Над своим виноградом // Дети Ра. 2009. № 10 (60).

[Стихотворение] // Арион. 2010. № 4.

Этот мальчик злой… // Октябрь. 2010. № 12.

Лирический герой. М.: Воймега, 2010. 56 с. (Серия «Приближение»).

Птенчик // Волга. 2011. № 1–2.

Для кого тут елку-то наряжать?.. // Сибирские огни. 2011. № 4.

Благовест птичий // Дружба народов. 2011. № 6.

Деревенская проза // Знамя. 2011. № 8.

Деревенская проза. М.: Воймега, 2011. 76 с.

На том самом месте // Дружба народов. 2012. № 3.

[Стихотворение] // Арион. 2012. № 4.

[Стихотворение] // Арион. 2013. № 4.

Ход вещей // Дружба народов. 2014. № 2.

Ход вещей. М.: Воймега, 2014. 76 с.

Александр Тимофеевский или «Душе необходим уход…»

Александр Тимофеевский пишет незатейливо, простенько, словно бы и не надеется на запоминание и перечитывание своих стихов. В них нет ни следа разрыва между желаемым и наличным, между сочинением строф и поисками читателя в потомстве. Он словно бы уверен в том, что все уже подмечено и описано другими поэтами в стихах рифмованных, белых или свободных, а значит, ничего больше не светит стихотворцу, рвущемуся, как встарь, на глаза публике, старающемуся выделиться и запечатлеться в памяти народной. Нет, Тимофеевский не таков, он не искал троп в подлунном мире, да и вообще – лет тридцать с лишним писал стихи как будто бы просто так, безо всякой надежды на обнародование, особенно после публикации в неподцензурном «Синтаксисе», за которой последовал решительный запрет на поэтическую профессию со стороны компетентных органов.