Сто поэтов начала столетия

Диапазон лирических возможностей в лирике Штыпеля демонстративно сужен, он говорит от имени человека, легко играющего в стихи, он существует, словно бы «балуясь рифмой, как дневной любовью…». Однако у этой манеры есть истоки и корни, на нее существует спрос, поскольку она укоренена в глубокой повседневной потребности многих современных читателей, берущих в руки стихи: проникнуть в смысл поэзии, помимо заклинаний о поэте-пророке и творце, в перспективе приобщения к секретам ремесла поэта-мастера.

Библиография

Стихотворения // Арион. 2001. № 4.

В гостях у Эвклида. М.: Арион, 2002. 96 с. (Голоса).

Стихи // Крещатик. 2002. Вып. 15.

Тогда когда // Авторник: Альманах литературного клуба. 2002. Вып. 3(7). С. 34–38.

Стихотворения // Арион. 2003. № 3.

Пять фрагментов. Типа хокку // Авторник: Альманах литературного клуба. 2003. Вып. 1(9). С. 45–47.

Стихотворения // Арион, 2005. № 2.

Стихотворения // Арион, 2007. № 1.

Стихи для голоса: Вторая книга. М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2007. 104 с.

В зеленоватой оболочке смысла // Новый мир. 2009. № 1.

На уровне дыхания. СПб.: Алетейя, 2009. 184 с.

Вот слова. М.: Русский Гулливер, 2011. 124 с.

Глеб Шульпяков или «Я просто не знаю, с чего мне начать…»

Есть поэты (я поминал об этом в прошлом выпуске рубрики), для понимания которых необходима проба собранием сочинений. Именно в пределах единого обширного свода «избранной лирики разных лет» более очевидным становится масштаб дара, диапазон тематики, «голосовые данные»: нередко оказывается, что вместо полнозвучных октав автор использует всего несколько несложных аккордов.

Глеб Шульпяков – поэт ровный, многие годы регулярно публикующий стихи, в общем-то свободные от крупных срывов, сбоев звучания, стилистических диссонансов. Хотя надо признаться, что иногда закрадывается сомнение и пожелание весьма парадоксальное: уж лучше бы эти сбои имели место, тогда налицо были бы «поиски слога», «развитие» и т. д. Собрания сочинений Шульпякова пока не издано, впрочем по некоторым данным можно думать, что оно не за горами – хотя бы в виде традиционного «Избранного». Это можно предположить с учетом очевидно высокой степени продуманности, последовательности авторской публикационной стратегии. Мне, например, трудно с ходу припомнить иной пример последовательной установки на дублирование публикации одних и тех же стихотворений в разных периодических изданиях.

Лирика Шульпякова стабильно профессиональна, есть несколько тем и приемов, которые опознаются как «фирменные», шульпяковские. Однако каждый такой прием зачастую легко оборачивается своею противоположностью. Например, повествовательность, сюжетность: стихотворение Шульпякова очень часто содержит четко зафиксированную последовательность событий, обрамленных диалогом между двумя собеседниками:

«Послушайте, вы верите в приметы?» –
«Я верю, но не слишком понимаю…»

И все же при чтении подряд большого количества стихотворений выясняется, что подобные разговоры слишком уж часто происходят между одними и теми же собеседниками. Это могут быть два лица мужского пола (случайно либо намеренно встретившиеся, обсуждающие проблему добывания горячительного или перспективу какого-нибудь приключения) либо «лица противоположных полов» (и тут возможна как случайная, так и запланированная встреча с более или менее далеко идущими последствиями).

Повествовательность у Шульпякова нередко дорастает до большой стихотворной формы: он питает пристрастие к жанру поэмы, в наше время почти исключительное. Однако поэма порою выглядит как несколько затянутое и для оживляжа оснащенное нехитрой интригой обычное «шульпяковское» стихотворение. Так, поэма «Тамань», недвусмысленно намекающая на освященную классической позолотой лермонтовскую повесть, на практике оказывается не более чем историей о дорожном приключении героя, не к добру повстречавшего в поезде «Брест – Варшава» привлекательную девицу-«челночницу», поначалу пообещавшую вагонные «радости рая», но в итоге коварно скрывшуюся с чужим чемоданом.

Сильная сторона Шульпякова – пристальное внимание к деталям:

На старом кладбище в Коломенском,
где борщевик в ограды ломится…

В самом деле – многие ли горожане нынче отличат борщевик от зверобоя? Или вот еще:

какой-нибудь полузабытый мотив
на старом базаре, и сердце разбито,
а в небе качается белый налив
и тянется вдоль переулка ракита
какой-нибудь малознакомый квартал,
где снежную бабу катали из глины
я знаю! там желудь за шкафом лежал,
а мимо несли бельевые корзины…